Дадли в эти моменты молчал, стараясь не отвлекать отца. Тот мог и накричать за такое «неуважение и неблагодарность». Временами младшему Дурслю казалось, что суровый родитель имеет какую-то особую неприязнь к слову «неблагодарность». Это считалось высшим грехом, от которого, удивительно, как не разверзлась еще земля!
«А вообще, - думал Даддерс, - за что Поттеру испытывать благодарность? Не за приятное общество родственников же?»
Он отлично понимал, будучи неглупым, в общем-то, мальчиком, что кузен ненавидит этот дом. И есть за что. Тем более, он сам уже давно мечтал смыться отсюда куда подальше.
Вернон в моменты такой прострации сына, сопровождающейся коротким взглядом в сторону Поттера, считал это признаком глубоких раздумий над советами отца, выражением уважения и подтверждения презрительных чувств к двоюродному брату.
Завтрашним субботним днем они должны были ехать к кузену Вернона Фредерику Гаррету. По этой причине влетело худенькой блондинке секретарше, развлекавшей его иногда, когда Петуния с Дадли уезжали за город. В пух и прах разнеся презентацию нового проекта, Дурсль, наконец, приостыл.
Фред являлся как раз тем самым примером «несерьезности в жизни»: работал он в государственном управлении, за что государство его благодарило очень щедрым окладом, частыми премиями и выездами за границу в Италию, Францию, Португалию. Дом кузена был забит книгами от классики до фантастики.. В доме царил музейный дух: охотничьи трофеи из Африки и России, старинные кувшины из Китая, индийские статуэтки божков…
Именно потому глава семьи Дурслей ненавидел посещения такого «социально опасного» места, как дом кузена, но периодически приходилось отвечать на приглашения. Дадли он всячески оставлял дома, отмахиваясь перед кузеном его спортивной деятельностью, а Поттера не брал принципиально. Пусть знает свое место.
Завершив свои обычные дела, он спустился на лифте на нулевой этаж, нашел свою машину на парковке и, звякнув ключами, сел внутрь вместительного минивена.
- Тьфу! – яростно сплюнул он, имея в виду не то кузена, не то его излишнюю дружелюбность, не то просто мир в целом.
Конечно же, на улицах были пробки. Лондон был совсем не похож на любимый Верноном Литтл Уингинг. Никакого порядка, никакой чистоты и чинно гуляющих соседей. Вечная спешка, вечно оглушительно бьющий Биг Бен в центре, бесконечные потоки машин, разномастно и вызывающе одетые подростки, являющиеся социально опасными элементами с уклоном на преступную деятельность, и сплошная несерьезность.
Стоя в пробке и ругая «этих бездельников на тарантасах», он обмахивался забытым женой журналом и активно сигналил. Наконец, пробка начала рассасываться.
- Эй, мистер! – он повернулся, сделав свою самую недовольную мину. В окно машины заглядывала женщина лет сорока. Ее черные густые волосы были собраны в хвост, а черты лица выдавали гречанку.
- Что? – неохотно буркнул Дурсль.
- Не подвезете? Здесь такси нет, - она указала рукой на цепочку начинающих двигаться машин.
- Садитесь.
Женщина ловко заскочила на заднее сиденье.
- Конец рабочего дня, нигде не пробиться, - вздохнула она. - Как вас зовут?
Тот обреченно вздохнул. Какая-то истина. Кажется, отец, большой ходок до женского пола, говорил: «Если женщина просит подвезти - подвези. Тебе окупится».
- Вернон Дурсль.
- Очень приятно, Агата Денирон.
***
Неразборчивое бормотание доносилось из соседней комнаты. Дадли яростно сжал под одеялом кулак. Проснется, как же! Исстонался весь, видите ли! Такой сон прервал! Про собаку!
Родители запрещали иметь питомцев. А Дадли помнил, очень ярко помнил маленького щенка. Они стояли на заправке, шел дождь, ему показалось, что это просто старый пакет копошится в шаге. Поняв, что комок живой, младший Дурсль выскочил из машины и, ни секунды не думая, схватил щенка и прижал, пачкая одежду. Потащил в минивен, в тепло и сухость. Петуния удивленно созерцала хаотичные, осторожные, почти благоговейные движения сына, брезгливого Дадли, прятавшего грязный и мокрый комок под куртку, в тепло.
- Дидди, детка?… – выдавила она пораженно.
На нее уставились глаза, которые упрямо просили помочь, сделать что-нибудь… Она неестественно дернулась и тихо сказала:
- Спроси у отца.
Вернон Дурсль пришел в ужас. Назвал щенка «блошиным гнездом» и «грязным дворнягой». Даддерс мужественно выслушал, но на его лице было написано, что он не забудет. Даже после, когда пса отдали в приют, он еще долго избегал общения с отцом.
На столе у Поттера обнаружилась стопка книг. Дадли опасливо осмотрел пол под ногами и подошел к столу. В тусклом свете луны из окна он разобрал несколько слов.
«Enkareo – удушье. Высокой сложности в исполнении, принцип действия…» Дальше он читать не стал, фыркнув. Он не верил, да и не мог верить, что одно слово способно убить. Даже у ЭТИХ…
Он посмотрел на кузена, немного успокоившегося, но все еще метавшегося на кровати. Одеяло валялось на полу, простынь сбилась.
Даддерс мельком заметил, что рука кузена свешивается с кровати, а под ней – карандаш. Справедливо рассудив, что есть карандаш – есть и рисунки, он наклонился в поисках. Альбом обнаружился – задвинутый в пыль под кроватью. Рука Поттера ужасно мешала, и Дадли досадливо взял ее, чтобы убрать, как вдруг голова отяжелела, а в глазах поплыли клочки тумана, душного и противного…
Вспышка.
Ветхий дом, множество картин, пожелтевшие обои, скрипящие полы.
Вспышка.
Лица на картинах, презрительно смотрящие вслед.
Вспышка.
Старый гобелен с прожженными дырами.
Вспышка.
Злобно косящееся существо в грязной наволочке.
Вспышка.
Красивый синеглазый мужчина, смотрящий с сожалением и пониманием.
Вспышка.
Длинный старинный стол на гнутых ножках. Два человека.
Один смотрит в пространство, с угрюмым упрямством отпивая из стакана.
Это Поттер.
Второй бледный и усталый, в латаной одежде.
Звук как сквозь подушку.
Эхо.
- Ему было пора, Гарри, не убивайся так, - мужчина.
- Как ты можешь так говорить, Люпин, он же был тебе другом! – Поттер.
- Другом. Да… Смысл жизни, в нем все дело. А его Сириус терял с каждым днем.
- О чем ты? Он ведь заменил мне отца.
- Тебе не понять, ты еще слишком мал, - качает головой. - Многие из нас избегают думать, будет ли нам место в мире без Того-Кого-Нельзя-Называть…
- Это тебе Дамблдор внушил? – руки кузена вертят стакан.
Немного выплескивается на стол.
- Это всего только мысли, которые мы боимся высказать даже себе.
- Вот как, да? Тогда я не хочу играть роль Спасителя!
- Ты не…
- Ради чего мне это?! Ради кого?!
- А чего ты хочешь от нас? Чтобы мы учили тебя убивать?
- А пусть даже так! Это лучше, чем марионетка и пушечное мясо! – пьяный смех.
- Прекрати эти ребячества и угрозы, Гарри, его не вернешь…
- Даже кровавой жертвой?
Мужчина отодвигает бутылку.