— Могу ли я надеяться, Ваше Величество, на приватную беседу, дабы урегулировать возникшие недоразумения между нашими странами?
Последняя реплика принадлежала шведскому послу и выбивалась из достигнутых протокольных договоренностях.
— Недоразумения? У нас война с вашим королевством, — хмуро буркнул я и сурово сдвинул брови.
— Зачем нам воевать?..
Безбородко подлетел и смог оттеснить шведа в сторону толпы моих министров, смешавшейся с дипломатами. Подал знак оркестру. Зазвучала музыка. Тысячи свечей в хрустальных люстрах разбрасывали алмазные искры по блестящему паркету. В натертых зеркалах отражались бриллианты и золотое шитье на нарядных кафтанах. Кажется, все идет, как надо, и я ничего не запорол.
— Ваше Императорское Величество! — угодливо склонился к моему уху временно назначенный исполнять обязанности гофмаршала чиновник из Церемониального департамента МИД. — Принцесса Августа вместе со своей фрейлиной Курагиной просят всемилостивейшего разрешения поприветствовать государя.
Сказать, что я удивился — это слишком слабое выражение. Одновременно рассвирепел, немного обрадовался и вытянул шею, пытаясь за толпой присутствовавших на приеме разглядеть новых гостей. Эти-то откуда взялись? Как добрались из Москвы? Куда только Соколов смотрел? Ну я им всем задам! И этим шкодницам — в первую очередь! Ишь, волю взяли! Буду шлепать сильно, но точно!
Моим кровожадным планам не суждено было сбыться. В зал взлетел взлохмаченный Ваня Почиталин. Наплевав на этикет, подбежал к трону и зашептал мне на ухо, не замечая скрестившихся на нас взглядов послов и министров.
— Беда, государь! Поляки под Смоленском!
(1) Анджей Огинский — отец композитора Михаила Огинского, написавшего знаменитый полонез
Глава 19
Если две армии движутся навстречу друг другу, неизбежно наступает момент, когда они столкнуться.
Поляки тут же сняли осаду Смоленска, как только узнали о приближении с северо-запада, от Пскова, большой русской армии — тревожную весточку доставили, загнав коней, верные люди из бывшего Инфлянтского воеводства. Двинулись на перехват, рассчитывая опрокинуть вымотанные долгим переходом русские полки. Сражаться под стенами Смоленска, имея в тылу его гарнизон, разумно посчитали верхом глупости. Тихо свернули лагерь, отошли на запад и заняли дорогу на Вележ, Опочки, Псков. Потом посчитали позицию невыгодной и прошли на север еще порядка двадцати верст.
Добрались до реки Каспля, неширокой, холодной. Топкая низина на правом берегу никуда не годилась как оборонительная линия. Хоть переночевать где есть — чуть в стороне от дороги стояла жалкая деревня Алфимово. Поселок стоял на возвышенности, но смотрел на реку, за которой протянулось болото. Поляки посчитали, что очень странные места выбирали московиты для своих селений.
Затем начали переправу по единственному мосту. И столкнулись с русским авангардом. Неожиданно столкнулись. Ведь московитов ждали дня через два.
Полковник Иосиф Емельянович Сатин, командир Острогожского гусарского полка и георгиевский кавалер, вел свои эскадроны на острие большого отряда русской легкой кавалерии. Увидел переправлявшегося противника и скомандовал немедленную атаку. Его летучие гусары голопом помчались на шляхетскую конницу, прикрывавшую переправу и легкомысленно позабывшую про дальние разъезды. За сатинцами ринулись и все остальные, включая казаков, карабинеров и пикинеров. Командующий авангардом донской атаман Спиридонов и ойкнуть не успел, как все смешалось в яростной сабельной рубке.
Пехота на мосту заметалась, подалась назад. Ляхи на другом берегу принялись разворачивать артиллерию. Прусские офицеры забегали, формируя каре из своих солдат. Генерал фон Гудериан был почти уверен, что переправившиеся на другой берег ляхи вот-вот запаникуют, бросятся наутек и на их плечах русская конница ворвется в походные порядки поляков. И спасать положение придется, как всегда, прусскому солдату, пусть и одетому в польскую форму.
Угадал! Русские численно и выучкой превосходили шляхетскую кавалерию. Смяли ее, опрокинули — паны бросились назад, под прикрытие пехоты и пушек. Обтекая мост и бегущих пехотинцев, вплавь форсировали реку, совершая всем известный маневр «спасайся кто может».
Гусары врубились в толпу, запрудившую мост. Заработали клинки, покатились ляшские головы. Взбаламученная конскими копытами коричневая Каспля поменяла свой цвет, питаемая ручьями крови. Кто-то поджег мост, добавляя суеты и беспорядка. Гусары Сатина в дымы и огне прорвались на другой берег, продолжая рубить убегавших. Карабинеры спешились у самой кромки воды и открыли огонь, поддерживая прорыв русской кавалерии, вонзившейся в самую гущу основных сил поляков. Только казаки подчинились оравшему благим матом Спиридонову и на другой берег не сунулись.
Поляков, спешно набранных в солдаты в воеводствах Королевской Пруссии, Померании, Померелии и Поморье, отошедших Фридриху после первого раздела Речи Посполитой, успели научить шагать в ногу, перестраиваться в колонну, сбиваться каре и слаженно стрелять. Но реагировать быстро на изменение обстановки они не умели. Внезапно выросшая в ста шагах русская конница вогнала их в ступор.
— Plutong-Schießen! — завопили прусские офицеры.
— Фойер! Фойер! — вторили им капралы. Их палки загуляли по плечам и коленям растерявшихся солдат.
Все принудительно собранные армии комплектовались из люда дерзкого и буйного, от которого старались избавиться местные общины. В русской армии, к примеру, бытовало мнение, высказанное Петром Паниным, что «за свою отдачу рекруты всегда дышат, особливо в первоначальное время, самим злодейством и мщением». Поляки исключением не были. Вместо слаженного залпа по-взводно, они ответили на команды офицеров нестройным беглым огнем и хмурыми искосыми взглядами на немчуру. А через несколько минут им стало не до вынашивания планов поквитаться. На них навалились гусары.
Частая стальная гребенка из штыков сбила наступательный порыв сатинцев. Они заметались между отдельными каре, теряя все больше и больше людей. Падали кони, катились на землю кивера-ведерки. Приободрившиеся пруссополяки все более слаженно отвечали залпами.
— Отступ! Отступ! Горнист сигнал к ретираде! — возбужденно кричал полковник, крутясь в седле, отбивая штыки и силясь зацепить хоть кого-то своей саблей.
Запели трубы. Гусары поворачивали коней и уходили за реку. В последней группе скакал Сатин, смело направив своего коня на горящий мост.
Громыхнули польские пушки. Ядро скользнуло вдоль лошадиного бока, срезав полковнику ногу по колено. Он упал неудачно с седла, прямо на простреленную на последней войне с турками левую руку. Закричал от боли, сразу не сообразив, что лишился ноги.
— Забери моего Георгия, — сунул в руку склонившемуся к нему гусару сорванный с груди орден и потерял сознание.
Языки пламени уже лизали тело полковника, заставив отпрянуть и убраться с моста всех, кто хотел его вытащить.
Русский авангард предпочел перестроиться и отступить. Поляки посчитали, что раз поле боя за ними, то они победили. Навели несколько мостов и более организованно начали переправу.
Браницкий ткнул пальцем в просторную плавно повышающаюся равнину за рекой.
— Русские близко, а здесь отличное место для генерального сражения. Справа болото — отличная защита для фланга моих полков. Готов занять там позицию.
— Тогда я встану на левом фланге, а по центру поставим польскую кавалерию и волонтерские полки — тут же профессионально, буквально на коленке, набросал план битвы фон Гинденбург — Маркиз де Пугачев всегда сидит в обороне. Наступать придется нам. Центр сымитирует атаку. Русские бросят туда резервы, и тогда я проведу нашу косую атаку. Небольшой подъем мне не помеха. Единственное, о чем прошу — прикрыть мой фланг от казаков.
— Звучит убедительно, — дребезжащим голосом подтвердил Чарторыйский, на которого было возложено общее командование. — Давайте проследуем в деревню Алфимово, раз другой все равно нету. Устроимся в какой-нибудь избе и обсудим детали. Лучше эта богом забытая дыра на болоте, чем ночевка в палатках в такую сырость. Там и разместим мой штаб, а также стянем туда обоз. Завтра болото на другом берегу и полки коронного гетмана станут отличным прикрытием.