— Мне очень жаль. Я знаю, что ты, скорее всего, никогда меня не простишь, но я хочу, чтобы ты знала, что я действительно сожалею о том, что сделал с тобой.
Она смотрит в сторону, ее грудь поднимается и опускается с каждым вздохом.
— Ты… любил меня? — Ее голос едва превышает шепот, а ее взгляд не встречается с моим.
— Любил. — Честно отвечаю я. — Люблю.
Джианна кивает и сжимает руки в кулаки.
— Спасибо. За то, что рассказал мне. — говорит она, прежде чем развернуться. Повернувшись ко мне спиной, она на мгновение замирает.
— Я тоже любила тебя, Басс. Или думала, что любила. Потому что как можно любить того, кого не знаешь? — Ее профиль погружен в темноту, а слова режут меня глубже любого клинка. — Ты тоже меня не любил. Да, ты мог думать, что любишь, но ты любил только идеализированную версию меня, так же как ненавидел реальную. — Она делает глубокий вдох. — Знаешь, говорят, что в нашей жизни бывает три великие любви — сказочная, тяжелая и вечная. Может быть, мне повезло, и с тобой у меня были первые две. Потому что ты был моей сказкой, Басс. Ты был героем, который, как я думала, спасет меня из моей башни. Но потом ты не спас. — Она делает паузу. — Ты превратился в злодея, который поджег башню, с удовольствием наблюдая, как я горю.
— И я сгорела, — вырывается у нее сухой смешок. — Может быть, я все еще немного горю. Но так же, как ты подарил мне счастье в самом начале, ты дал мне и самый важный урок.
Повернувшись на каблуках, она подходит ко мне еще ближе, ее великолепные глаза ясны и полны силы, смотрят в мои, полные боли, глаза.
— Никто не может спасти меня, кроме меня самой. Мне не нужна сказка. И мне не нужен герой. Мне нужна только я сама. Так что спасибо тебе за это. — Грустная улыбка тянется к ее губам.
— Солнышко… — хриплю я, не в силах справиться с болью в сердце.
— И, может быть, в будущем я тоже буду готова к вечной любви. Потому что я не позволю тому, что ты сделал со мной, определять меня. Теперь я это знаю. Я не шлюха. И никогда ею не была, — она поднимает руку к моему лицу, ее пальцы касаются моей израненной плоти. — Я отдалась тебе в любви, или, по крайней мере, в том, что я считала любовью. И в этом нет ничего постыдного. Но ты…, — она остановилась, ее пальцы оказались в крови. — Тебе должно быть стыдно за то, что ты превратил мою любовь в нечто грязное.
— Она не была грязной. Черт, солнышко. Теперь я это знаю. Это была самая чистая вещь в мире, и я…
Она не дает мне продолжить, прикладывая палец к моим губам.
— Что сделано, то сделано.
Говорит она и уходит.
Я умираю. Я знаю, что умираю. Я чувствую, что становлюсь все слабее и слабее, я уже почти не чувствую своих конечностей. Во рту пересохло, губы потрескались, весь мой разум затуманен, я борюсь между состоянием «быть или не быть»»
Люди Бенедикто еще раз навещают меня, избивают то, что от меня осталось, а потом уходят, уверенные, что я не переживу эту ночь.
Я тоже в этом убежден.
Пока ее голос не заставляет меня с трудом открыть глаза.
Она здесь.
Снова.
— У меня к тебе предложение, — говорит она, и я едва могу сфокусироваться на ее фигуре.
— Я отпущу тебя, а взамен ты отдашь мне документы, которые ты для нас добыл, — продолжает она.
Видя, что я не отвечаю, она подносит к моим губам бутылку с водой, смачивает их и дает мне выпить.
— Еще, — хриплю я.
Дав мне выпить всю воду, она отступает назад, и оценивает меня сузившимися глазами.
— Договорились? — спрашивает она, и мой разум не может понять, зачем ей это нужно.
— Зачем?
Она гримасничает.
— Кларк не умер. Они добрались до него до того, как яд сделал свое дело, — говорит она, рассказывая мне о своем плане убить его и о том, как ей это почти удалось. — Он хочет жениться на мне завтра, а я не могу этого допустить. Нет, я этого не допущу, — решительно заявляет она.
В ней что-то изменилось, но в моем плачевном состоянии я уже не доверяю своему восприятию.
— Куда… куда ты пойдешь?
Она пожимает плечами.
— Это я придумаю. Но нам нужно спешить, пока никто не заметил, что я здесь.
Я хочу возразить. Сказать ей, что меня не стоит спасать, что я ничего не стою. Но, может быть, помогая ей в этот раз, я уменьшу свои собственные грехи, поскольку я никогда не хотел бы, чтобы она оказалась рядом с Кларком или Бенедикто, если на то пошло.
— А как же Микеле? — спрашиваю я, зная, что она хотела уехать с братом.