Это мое сердце.
Черт. Черт. Черт.
Не могу поверить, что в первый раз я позволил себе почувствовать что-то к женщине — вопреки собственному «я» — и это оказалось полным обманом.
Я купился на иллюзию.
Потому что это реальность. Той Джианны, в которую я влюбился, не существовало — никогда не существовало. Она была лишь проекцией, которую она использовала, чтобы заманить меня в ловушку. И, возможно, отчасти в этом есть и моя вина, поскольку я был так увлечен ею, что хватался за любую крупицу человечности, которую она проявляла. Ее каждую положительную черту я увеличивал в своем сознании, пока она не стала бесподобной.
Пока она не стала уникально моей.
Как идиот, я возвел ее на пьедестал. Я оправдывал все ее прошлые поступки, сваливая их на обстоятельства, потому что лучше верить в то, что ее обижали и не понимали, но в глубине души она была хорошим человеком, чем в то, чем она является на самом деле — маленькой избалованной стервой, которая стремится причинить несчастье.
Прямо как моя мать.
Циско прав в том, что я должен был быть последним человеком, который поддался бы ее чарам. Не тогда, когда она — воплощение всего того, что я презираю.
И когда я закрываю глаза, в моем сердце поселяется разочарование, смешивающееся с ужасом, который я испытал, увидев, как тело моей матери падает на пол, и кровь сочится из раны на лбу.
Земля словно сдвигается вместе со мной, когда всплывают воспоминания, которые я долго считал похороненными.
— Будь хорошим мальчиком и подожди за дверью, хорошо? — Она похлопала меня по плечу и широко улыбнулась, велев ждать у ее спальни.
Взяв неизвестного мужчину за руку, они оба направились в комнату, закрыв дверь перед моим носом.
Я, как обычно, стоял на месте, не обращая внимания на окружающую обстановку. Ведь мама сказала мне, что рассчитывает на то, что я сообщу ей, когда отец вернется домой.
Я очень серьезно относился к своим обязанностям, потому что, когда мама просила что-то, я это делал. Как-никак, я был мужчиной в доме, когда отца не было дома. Это было не в первый раз, но я всегда чувствовал свою значимость, когда она поручала мне такие дела.
Но в тот раз мне было любопытно. Впервые мне захотелось посмотреть, что происходит за закрытой дверью и почему мама приводит в свою комнату незнакомых мужчин.
Зная, что нельзя попадаться на глаза, иначе рискую быть отруганным, я на цыпочках прокрался по коридору до самой двери. Приложив ухо к холодной поверхности, я попытался прислушаться к звукам внутри.
Сначала я ничего не мог разобрать. Но, напрягая слух, я услышал первый крик. Он потряс меня. Больше всего на свете я боялся того, что происходит с моей матерью.
Когда в воздухе раздались новые крики, я не мог больше ждать. Даже не задумываясь, я рванул дверь и бросился внутрь, готовый защищать маму.
И неважно, что мне было всего восемь лет. Или что мужчина, с которым она была, был раза в три больше меня. Или что я был всего лишь ребенком, играющим во взрослые игры. Нет, все это не имело значения. Это даже не приходило мне в голову.
Всё, чего я хотел, — это спасти маму. И когда я ворвался в комнату, то увидел, что ее душит этот мужчина.
Он лежал на ней, полностью обнаженный, как и она. Он делал с ней то, что не могло быть хорошо. Не тогда, когда она кричала от боли и царапала его плечи.
Я представил себя маленьким солдатиком, готовым защищать честь благородной дамы. Поэтому, конечно, я бросился на нападавшего.
— Отстань от нее, — кричал я ему, пытаясь бить ногами и руками со всей силой восьмилетнего ребенка. Это только раззадорило его, и он свалил меня с себя, повалив на пол.
— Лео, не надо, — кричала мама, но как я не переставал на него наступать, так и он не переставал наносить ответные удары.
Тыльная сторона его руки задела мое лицо, рассекая губу. Кровь была горькой на вкус, а я продолжал размахивать руками, пытаясь нанести ему удар и в то же время избежать удара.
— Оставьте мою мать в покое, — кричал я.
Но как только мужчина поднял руку, чтобы ударить меня еще раз, он упал на пол, и от этого оглушительного звука я зажал уши руками.
Я оцепенело смотрел, как кровь вытекает из его тела, а его глаза, открытые и бесстрастные, смотрели на меня.
— Бастиано, — раздался в комнате голос отца, и я повернул голову, чтобы посмотреть на него. Сказать, что я был шокирован произошедшим, значит, не сказать ничего.