– В криминалистике это имеет определенное название.
– Имеет.
– Что-то меня не тянет к такому знакомству.
– Для твоей профессии полезны любые знакомства.
Я ставлю чемоданы на освободившуюся скамейку и не собираюсь вставать.
– Пусть все пройдут. Да и Тимчука пока нет.
– А я тут, – возвещает обладатель запорожских усов в украинской расшитой рубашке. В руках у него бутылка пива и два бумажных стаканчика. Третий с мороженым.
– Этот, должно быть, для меня, – смеется Галка и целует Тима в его пушистые усы. – Какой богатырь! Прямо из Гоголя. Был Остап, стал Тарас. Ты что вчера про меня Сашке наговорил?
Я объясняю:
– Это она о нашей прогулке в прошлое. О пиршестве воспоминаний.
– Пиршество воспоминаний, – назидательно говорит Галка, – хорошо в трех случаях: для мемуариста, для юбиляра и в праздник, когда встречаются ветераны войны.
– Для меня вчера и був праздник, – подтверждает Тимчук.
– А для меня праздник сейчас – это отдых, Тим. От московской сутолоки, от воспоминаний и телевизора.
Несколько минут мы оживленно болтаем. О том, о сем – ни о чем. Галка вдруг смотрит на часы и перебивает:
– У нас еще сорок минут. Успею послать телеграмму маме. Пусть не тревожится.
– С теплохода пошлешь.
– Не знаю. Там все по часам расписано. А здесь ходу всего четыре минуты.
Она убегает, оставляя нас одних, и мы вдруг убеждаемся, что говорить больше не о чем. Все переговорено. Но и в молчании обоим тепло и радостно.
Мимо нас к табачному киоску торопливо проходит человек с иссиня-черной бородой и военной выправкой. Что-то неуловимо знакомое вдруг настораживает меня в этом облике.
– На бороду дивишься? – спрашивает Тим.
– Дело не в бороде.
– А кто это?
– Муж одной Галкиной знакомой. Некто Сахаров. А может, и не Сахаров, это она Сахарова. Что-то цепляет глаз в нем, а что – не знаю.
Мы смотрим ему вслед. Он покупает пачку сигарет, возвращается и, не обращая на нас никакого внимания, закуривает в двух шагах от нашей скамейки. Теперь он отчетливо виден – так сказать, крупным планом.
– Узнал? – спрашивает Тимчук. Когда он встревожен, то говорит, не балуясь украинизмами.
– Боюсь утверждать.
– А я узнал.
– Сходство часто обманывает. Слишком уж давно это было.
– Тогда я разговаривал с ним как с тобой – лицом к лицу.
– А шрам на подбородке? Его даже борода не скрывает.
– Шрама не было. Может, потом?
– Когда потом? Забыл?
Тимчук молчит, потом произносит с твердой уверенностью:
– Он.
Я уже ни в чем не уверен. Мало ли какие бывают совпадения.
– Глупости, Тим. Показалось.
– У меня глаз крановщика. Наметанный. Не придется тебе отдыхать, полковник.
– Чудишь. Такие вещи проверять да проверять.
– Вот и проверишь. Кончился твой отпуск, друже полковнику.
Я смотрю вслед уже шагающему по трапу бородачу. В чем же сходство? Не знаю. Но оно есть. Не подслушал же мои мысли Тимчук – узнал.
– Если понадобится – телеграфь. Прилечу для опознания, – говорит он.
– О чем вы? – подбегает Галка.
– Да ни о чем. Чудит Тимчук.
Мы обнимаемся на прощание. Он настороженно, даже встревоженно серьезен.
– Так если что, телеграфируй. А может, и до Одессы доедешь.
– О чем он? – повторяет Галка.
– Чушь зеленая, – говорю я и, подхватив чемоданы, иду к трапу.
Ялта
ЗНАКОМСТВО
Мы с Галкой наплавались в бассейне и теперь сидим в шезлонгах на открытой солнцу кормовой палубе – я под тентом, Галка на солнцепеке; вероятно, рассчитывает вернуться из рейса мулаткой.
Рядом с ней на туристском надувном матрасе Тамара лениво ведет свой женский загадочный разговор. Именно загадочный: мужчинам не дано понимать женщин. Бородатый муж Тамары играет тут же у натянутой на палубе сетки в волейбол не то со студентами, не то с молодыми кандидатами наук. Играет отлично, почти профессионально, вызывая завистливые реплики зрителей: «Посмотри на „бороду“. А подачка? Во дает!» Он подвижен, ловок и вынослив, как тот старый конь, который, как известно, борозды не испортит. Впрочем, слово «старый» к нему не приклеишь, даже «пожилой» не подходит. Куда мне…
Я искоса внимательно наблюдаю за ним, силясь уловить что-то знакомое. Иногда улавливаю, чаще нет. Возникает нечто мучительно памятное и сразу же исчезает. А он даже не смотрит на меня, не видит и не интересуется – играет беззаботно и с удовольствием. Нет, мы с Тимчуком определенно ошиблись. Тут даже не сходство, а так, что-то вроде как на дрянных фотокарточках, какие наклеивают на сезонные пригородные билеты в железнодорожных кассах.
Воспользовавшись тем, что Тамара снова отправилась в бассейн, я подвигаюсь к Галке.
– У нас два свободных места за столиком в ресторане, – говорю я с наигранным равнодушием. – Пригласи своих знакомых. Пусть пересядут.
– Тебе же не понравилась эта пара.
– Все лучше, чем одним сидеть. Новые люди. Да и веселее.
– Тебя Тамара заинтересовала?
– Скорее, ее муж.
У Галки хитро прищурены глаза.
– Любопытно, почему?
– Красивый мужчина.
– Так это я должна интересоваться, а не ты.
– Вот ты и заинтересуйся.
– Зачем?
– Хорошо в волейбол играет.
– Тут что-то не то.
– Может быть. А ты все-таки их пригласи.
Тамара возвращается из бассейна, и Галка, лукаво взглянув на меня, берет, что называется, быка за рога.
– Тамара, у вас интересные соседи за столиком?
Тамара морщится:
– Два желторотых юнца. Вон они играют в волейбол с Мишей.
– Пересаживайтесь к нам. У нас как раз два свободных стула и столик не у прохода.
– Если ваш муж, конечно, не возражает, – вставляю я.
– Муж мне никогда не возражает, а потом с вами же интереснее.
Посмотрим. Первый крючок я забросил.
– Кстати, обед сегодня на час раньше. На подходе к Ялте, – добавляет Тамара. – Уже одеваться пора. А потом на экскурсию в Алупку. Идет?
– Я поеду, – говорит Галка.
Я молчу. Поедет ли он?
К обеду являемся в полном параде. Женщины раскручивают разговор сразу, как магнитофонную ленту. Мужчины сдержанны и церемонны.
– По сто для аппетита перед обедом? – предлагаю я.
– Давайте.
– У вас «Столичные»?
– Нет, «Филипп Моррис».
Закуриваем.
– Оригинальная специальность у вашей жены. Эксперт-криминалист.
– О криминалистике я уже забыла, – роняет Галка: по-видимому, ей не хочется раскрывать перед посторонними секреты профессии. – Сижу на экспертизе старых документов. Недавно определяла подлинность пометок Чайковского на где-то найденных нотах.
Галка невольно подыгрывает мне. Не нужно, чтобы он знал или догадывался о моей работе.
– А вы? – тут уже спрашивает он.
Галкина рука лежит на столе. Я многозначительно сжимаю ей пальцы.
– Я юрист, – говорю. – К сожалению, не Кони и не Плевако. Рядовой член коллегии защитников.
– Уголовный кодекс?
– Нет. Разводы, наследства, дележ имущества.
Галка не проявляет ни малейшего удивления: поняла, что я начал пока еще неизвестную ей игру.
– Ну да, – лениво бросает он. – Невесело у вас получается.
– У вас веселее?
– Пожалуй, нет. Я уже после войны Плехановский кончил. Директора универмага из меня не вышло. Главбуха тоже. Верчусь мало-помалу в комиссионке.
– Золотое дело эта комиссионка, – хвастливо провозглашает Тамара.
– Не преувеличивай, – кривится он. – Работа как работа. Не лучше твоей.
Что-то в его интонации тотчас же останавливает его рубенсовскую красавицу. Теперь она занята только ножом и вилкой. А он? Неудачник или играет в неудачника? Но ведь эти игры – дешевка. При его спортивной ухоженной внешности и умных, очень умных глазах. Я внимательно ищу в них давно знакомое. И нахожу. Неужели мы с Тимчуком не ошиблись?
А он только вежливо слушает или спрашивает, глядит на меня, как на чистый лист бумаги, на котором сам же напишет: «Сосед по столику, спутник по рейсу. Не очень интересен. Общих тем нет. Скучно». Это если мы с Тимчуком ошиблись. А если нет? Я изменился, конечно, за тридцать лет. Галка тоже, но узнать нас можно. Особенно ему, если это он. Тогда где же встревоженные искорки в глазах, растерянный жест, невольно сжатые губы, дрогнувшие пальцы, пусть чуть дрогнувшие, но я бы заметил. Глаз наметанный – профессия. А тут – ничего. Съел суп, отставил макароны – не любит. Пьет фруктовый компот. И слова бросает равнодушно.