- Ничего, я тебя еще встречу, паскуда! А нет, так и в Веремейках отыщу!
Казалось бы, чего уж лучше - утекай себе подальше и от заборковского злыдня, и от немцев, так нет, Палага и тут не преминула показать свой характер, повернулась и крикнула совсем по-деревенски в ответ полицейскому:
- Поцелуешь ты меня в... - при этом она не постыдилась вслух сказать и последнее слово.
От беспомощности - ничего ведь проклятой не сделаешь! - полицейский притворно хихикнул, - мол, что ты с дуры бабы возьмешь, - а потом торопливо заметался, помогая немцам переносить к костру награбленную у веремейковских женщин провизию. Он даже случайно не взглядывал в ту сторону, где быстро шагала по дороге Палага, догоняя убежавших товарок.
К этому времени те тоже выбрались на дорогу, благо за поворотом из-за деревьев не было видно ни немцев с их подбитым самолетом, ни полицейского.
- Убьют там Палагу одну, ей-богу, убьют! - спохватилась, чуть не ломая руки, Гэля Шараховская.
Тогда и остальные забеспокоились, хотя у самих страх еще не прошел.
А Варка Касперукова с укором молвила:
- Ну что у нее там уж было такое, чего не захотела отдать?
- Ага, - поддакнула ей Анюта Жмейдова, - хорошо, если хоть скоромное, а то, может, всего-навсего огурцы-семенники.
Солдатки говорили так, то осуждая, то жалея Палагу, а сами чутко, с тревогой, от которой знобило сердце, прислушивались: не дай бог, и правда грохнет выстрел.
Отбежали они не очень далеко от того места, где их задержал немец, поэтому и Палаге Хохловой не составило труда догнать их.
- А мы думали!... - увидев наконец ее, живую и здоровую, только и произнесла Гэля Шараховская, но при этом почему-то вопросительно поглядела на своих попутчиц, будто хотела, чтобы те поддержали ее.
Палага ничего не отвечала, только дышала тяжело.
Женщины помолчали некоторое время, давая возможность ей прийти в себя, потом Дуня Прокопкина грустно сказала:
- Давайте подумаем, бабы, как нам дальше идти.
- Дак мы же договорились, - насторожилась Анюта Жмейдова. - Пойдем на Каничи, потом на Батаево.
- Я не про это!.. - не глянув на нее, нахмурилась Дуня. - Я про то, стоит ли нам теперь вообще идти в ту Яшницу
- Как это? - не поняла Варка Касперукова.
- Так, - Дуня показала пустые руки. - Самим нечего на зуб положить, не то что мужа накормить да выкуп за него дать.
- Дуня правду сказала, - чуть не в один голос поддержали другие солдатки, будто ждали подходящего момента, но, видно, не только потому, что немцы с помощью заборковского полицая вдруг отобрали у них припасы, рассчитанные на лагерную охрану; после того, что случилось с ними в этом лесу, больше всего тревожила неизвестность, ждущая впереди; чтобы повернуть назад, казалось, не хватало только повода.
Гэля Шараховская ясно ощутила это и попыталась отогнать опасность. Почему-то обращаясь только к Прокопкиной Дуне, она с горькой запальчивостью, как кровно обиженная, объявила:
- А я пойду! Пойду, хоть и не с чем! А вдруг Андрей там? Дак хоть погляжу на него, буду знать, что живой, не убитый. Потом еще раз приду.
Ее упорство было более чем убедительным, и когда она после короткой паузы, вызванной внутренним волнением, снова бросила укоризненно: "Вы себе как хотите, а я пойду!" - солдатки двинулись с места.
Останавливаться на завтрак в Ключе было не с чем. Держась руками за деревянный обод криницы, женщины лишь по очереди напились холодной воды, от которой заломило зубы. Легче было тем, кто не положился целиком на дорогу, а еще дома перекусил чего наперед, эти и воду пили теперь всласть.
До сих пор никто не знал, кто что брал с собой, а тут вдруг, напившись воды, начали чуть не хвастаться.
- Мне-то свекруха набила-таки торбу, - вздохнула, открывая секрет, Гэля Шараховская. - Кажись, всего там хватало. Все прошлогодние и нынешние запасы собрала. Даже груздей соленых банку не пожалела. Вот празднуют-то теперя немцы!
- Да и полицай небось не останется в накладе, - с завистью сказала Анюта Жмейдова.
- Ну, уж твоим дак и наедятся они, - насмешливо бросила ей Анета Прибыткова, помня, как та показывала полицейскому лепешку с подгорелыми шкварками.
А Гэля Шараховская вдруг призналась.
- Хорошо, немцы хоть не догадались про мои золотые пятерки. Я их под титьку сунула, дак где им догадаться. Столько берегла!.. Еще матка, покойница, на приданое давала.
- Ну вот, оказывается, у Гэли и золото есть! - окинула всех прищуренным глазом Анюта Жмейдова.
- Дак у Шараховских небось еще и не такое нашлось бы, если хорошенько покопаться, - засмеялась Варка Касперукова, но без задней мысли, просто так.
- Как же, целые горшки берестяные с золотом стоят! - брякнула с досады Гэля, уж не рада, что и призналась.
- Это милиционеры не знали, кого в колодец опускать, - отозвалась тогда Фрося Рацеева. - Надо было сразу за Шараховских браться, а они деда моего в холодную посадили.
- Да ведь тоже не напрасно! - воскликнула Анюта Жмейдова.
- А тебе откуда известно? - не понравилось это Фросе.
- Дак рассказывали же...
- Мало ли чего могут наболтать. А ты молоть языком горазда.
- Тихо вы, бабы, - наконец не выдержала Палага Хохлова и почему-то прижала к плечу голову, сделав при этом страдальческое лицо. - А то договоритесь, что друг перед дружкой заголитесь. Всего вам жалко. Всего у вас хватало. А мне вот своего, - показала она на узелок, - дак и ничуть не жаль, хоть я его и не отдала немцам. Потому нет тут ничего такого, чтобы жалеть. Одно сало, и то без хлеба. Теперь как будем есть? Не понесу же я в Яшницу его, раз все голодные. Небось сами скоро выдерете из рук.
- Ну что ты, Палага, - попробовала урезонить ее Анета Прибыткова.
- А то я сама не понимаю, что надо поделиться? Сейчас вот зайдем за Белынковичи, да и подкрепимся сообща. Благо и вода там в Беседи найдется.
- Воды и той, что в Ключе напились, до самого вечера хватит, засмеялась вдруг Роза Самуеева, обрадованная Палагиной щедростью.
- Ничего, еще не раз захотите. Вечер далеко. А сало мое, чтоб вы знали, прошлогоднее. Соли на нем - ножом не соскребешь. Так что...
Уже на выходе из леса, как поворачивать на другую дорогу, что вела мимо Колодлива на Белынковичи, в глаза им бросилась дощечка, прибитая на уровне человеческого роста к березе. Заостренным концом дощечка эта показывала туда, куда направлялись веремейковские бабы. Русскими литерами в несколько строк на ней сообщалось, что ближайший лагерь "для красноармейцев и командиров, которые не успели сдаться в плен", находится в таких-то населенных пунктах. Вторым среди них была указана Яшница.
- Ну вот, - растерянно вскинула брови Дуня Про-копкина, - неделю будешь шляться по этим лагерям и все не обойдешь!..
IX
Потряхивая вожжами, Браво-Животовский направил лошадь из заулка на улицу и повернул налево, чтобы ехать в Бабиновичи по коноплевскому концу деревни. Зазыба открыл было рот - не хотелось вместе с Браво-Животовским ехать на виду у всей деревни, к тому же и дорога удлинялась ровно на то расстояние, какое занимала улица, однако вовремя передумал, - может, полицейский собирался по пути заглянуть еще домой. Но не тут-то было. Тот не остановил лошади у своего дома. Значит, с самого начала имел намерение
ехать в местечко кружным путем, мимо Халахонова подворья. Правду сказать, в выборе дороги не последнюю роль могла сыграть и привычка - ведь коноплевцы вечно отправлялись в Бабиновичи отсюда.
- Сыну твоему тоже надлежит явиться в волостную управу, - буркнул полицейский, когда они с грохотом переехали первый мосток за деревней. - На учет надо стать, и все такое.
- Ага, - думая совсем о другом, уронил Зазыба. Тогда Браво-Животовский повернулся лицом к Зазыбе и осклабился, словно уязвленный чем-то:
- Кстати он домой пришел.
- Отсидел свое, так и пришел.
- А мне не обязательно знать, отсидел твой Масей срок или нет. В конце концов, сам скажет где надо. Но что домой вернулся, не стал без толку шататься, это хорошо. И отцу выгода будет, и самому можно устроиться как следует. Немцам тоже образованные нужны.
- У него своя голова на плечах, нехай сам думает. А выгоды мне от его прихода никакой. Другое дело - радость.