В Библос двинулась цивилизация.
(Он произносит «сифилизация»).
Арабский язык удивительно мягок,
он с каждого слова
кору снимает.
Страж здоровенный не знает лукавства,
гордо и просто живет Фатих,
врачей презирает,
из всех лекарств
знает только презерватив.
Он ведет меня в маленький садик,
в трон царя ассирийского садит
(где-то выкопал.)
«Кофе? Чай?»
Пьем густое вино у ручья.
За оливами — огород.
В сентябре — кукуруза. Не поздно?
Рожь — не принято. А горох?
Удобряешь? Тоже навозом?
Хозяин рысью уходите в дом
и возвращается тоже рысью
с хорошим пловом,
а дело в том —
хорошие урожаи риса.
БААЛЬБЕК — ХРАМ СОЛНЦА
Я ползаю по грудам Баальбека,
без удивленья щупаю колонны,
в каком-то древнем
минус первом веке
тот мастер высчитал мои наклоны.
Огромные костры цивилизаций —
гиперболами вспыльчивых поэзий.
Мастеровые староримской нации,
изобретатели моих болезней!..
По храму бродят саксы и узбеки,
две итальянки с переносным тентом,
пишу в блокнот:
построен в том-то веке
тем римским цезарем,
разрушен тем-то.
Камнями разгоняю алых ящериц…
На теле сфинкса разложив платок,
вскрываю банку пива,
и глоток —
за Солнце,
и другой — за Настоящее.
Мне сверху виден двор пустой кофейни,
из древних кирпичей прохладный дом,
старик в бурнусе связывает веник
и долго-долго думает о том,
что надо бы полить водой холодной
свой пыльный двор…
Два дюжих члена баасистской партии,
в багровых фесках на висках седых,
за столиком в тени играют в нарды,
сосут сквозь воду булькающий дым
и оглашают медленное небо
арабским матом посильней «сыкке».
Я пиво пью и думаю: о, мне бы
хотя бы петь на этом языке…
Идет ишак, да, здесь ослы крупнее,
клянусь, здесь даже пашут на ослах,
и шерсть длиннее,
животы круглее,
здесь и осла не обошел аллах.
Мне интересно:
я достоин рая?
Я столько мест священных обошел.
Эх, если бы я вспомнил, умирая,
как было мне в Медине хорошо!..
Грех мусульманина
Христом оправдан,
буддийский грех не признает аллах.
Мне жизнь дает
прекраснейшее право
быть правым
в человеческих делах.
Пустынный зной в саду пушистит персик
и распаляет щеки яблок бьек…
Я вспомню звуки аравийских песен,
вино хельвани, город Баальбек,
песок Ак-Шам и кладбища безмолвные,
углами света искаженный мир,
вкус поцелуя, теплый запах моря
и пальмы на развалинах пальмир!
МОСТЫ
Отвесный известняк и краснозем.
Я вспоминаю Вахшскую долину.
Над узкой жилой Вахша вознесен
нурекский мост
из дерева и глины.
Мне вспомнятся ливанские граниты,
построенные в римское каре.
Спаситель, покровитель моранитов,
стоит, раскинув руки, на горе.
Чуть ниже — римский мостик караванный
древней Христа —
над пропастью реки,
как продолжение моей руки…
Проходит мул, нагруженный дровами.
А ниже—
камень, а на нем араб.
Он удочкой вылавливает в жиже
коричневых угрей, он страшно рад,
что труд его заметили.
А выше!—
Над полночью ущелья,
словно месяц,
на синем небе светит
черный свод.
Над пустотой ущелья,
словно мениск,
горами согнутый
мост каменный живет.
Они живут (объединив породы)
над рвами необузданных стихий.
Мосты —
мои сутулые дороги.
Моя стихи.
ВОЗВРАЩЕНИЕ
В гостинице «Украина» я опустошил один цветочный горшок. И никак не мог объяснить горничной, для чего мне эта земля.