— Приветствую, мисс, — придирчиво осматривая скромное темно-синее платье Мари, проговорила прямая, как спица, и такая же худая женщина в черном чепце и белом переднике. — Я провожу вас на место.
Мари умоляюще посмотрела на мистера Джортана, но он лишь одобрительно кивнул, разжимая свою ладонь. Пока она провожала господина беспомощным взглядом, женщина в чепце деловито подхватила ее под локоть и потащила в салон.
Ряды кресел, обитых бархатом и шелком, заполнялись чопорными дамами с восковыми улыбками. Они кивали, приветствуя друг друга, хотя можно было биться об заклад, что в сердцах эти благообразные леди оценивают чужие наряды и надменно ухмыляются, считая, что их платья намного лучше. Мари не раз слышала подобные разговоры, когда господин брал ее с собой на балы. И опять — ему не приходило в голову, как будет себя чувствовать прислуга в среде едких и насмешливых взглядов. «Ручная зверушка мистера Джортана» — это самое милое прозвище, каким клеймили ее простодушные свахи, имевшие свои виды на молодого холостяка знатного рода.
Обстановка в салоне, как оказалось, ничем не отличалась от бальной. Ноги тут же стали ватными и перестали гнуться. Мари зажмурилась, полностью полагаясь на проводницу. А та, как назло, тащила ее к самым передним рядам. Даже жены и дочери зажиточных коммерсантов не могли претендовать на эти места с золочеными кисточками и мягкими круглыми подушками. А тут — простолюдинка, выкупленная, да еще и, как поговаривают — колдунья! Мари слышала, как по салону разносятся домыслы, какими заслугами она смогла попасть в салон для «голубой крови».
— Это личная прислуга мистера Джортана, — вещал голос со старческой хрипотцой на задних рядах. При этом слово «личная» выделялось особо. Вероятно, чтобы даже самые скромные пассажирки, нервно теребившие оборки жилетов, понимали — эта простецки одетая девица — любовница Энтони Джортана. — Понимаю, что он сам после подобных связей утратил всякое приличие и совесть, но эта особа могла бы и убояться очернить честных дам своим присутствием.
— Вот ваше место, мисс, — проводница нарочито сделала ударение на последнем слове. Похоже, она тоже услышала шуршащие по салону сплетни.
Поблагодарив, Мари юркнула на кресло, поставила корзинку на колени. Внутри колыхалось ощущение неприязни к самой себе, будто она украла с господского стола обед. Не помогли ни глубокое дыхание, ни чтение молитв. Может, потому, что ничего плохого Мари не сделала? Вся ее вина лишь в том, что судьба не преподнесла ни титула, ни капитала. Закусив губу, она бесцельно уставилась в овал окна, разглядывая мелкие фигурки людей, сновавших по платформе причала.
— Вот ведь хамка, — донесся знакомый голос миссис Кит. — Даже бровью не повела, забираясь в общество честных дам. Увы! Придется приказать тут же нагреть воды, едва поселюсь в номер.
— Успокойся, дорогая, — поддержала ее мисс Мейси. — Нервы нам еще пригодятся. Вот только боюсь, от этой грязи мы уже никогда не отмоемся…
Мари сжала кулаки, чувствуя, как впивается в ладонь ручка корзинки с немногочисленными пожитками. Это высшее общество раздражало сильнее, чем гомонящая ватага вороватых мальчишек на базаре, или ряды торговок. Поистине, оказаться в числе пассажиров общего салона было бы куда приятнее, чем унимать злые слезы. И пускай в отсеке «для черни» места хватало не каждому, да и женщины с мужчинами сидели бок обок, там уж точно никто не стал бы перемывать ей кости. Если бы она могла выбирать… Что ж, теперь оставалось одно — сидеть на вмиг показавшимся натыканным гвоздями кресле и гордо вздернуть подбородок. Вот только где найти сил, чтобы хватило просидеть так до Лондонского причала?
Глава 4
Сидя в хэнсомовском кэбе, Мари удивлялась, как сумела вытерпеть сутки в небе, наедине с шипящими аристократками. Даже не верилось, что казавшийся душным салон остался далеко позади, и теперь она едет с мистером Джортаном только в ему одному известное место. Стук копыт по мощеной дороге, шорох колес и выкрики мальчишек, продававших газеты, врывались в разбитое окно кэба. Ждать другой экипаж господин не стал, к тому же, кучер обещал довезти их на пару пенсов дешевле.
Всю дорогу Мари боролась с желанием выглянуть в окно в поисках знакомых улочек. Хотя, вряд ли господин Энтони решит проехаться по нищим кварталам. А вот мимо овощного рынка — вполне. Мари знала, что найдет там знакомых старушек, по воскресеньям ходивших в ту же церковь, что и ее семья. Они всегда давали ей пару картофелин и пучок петрушки в долг, точно зная, что отдавать Мари нечем. Язык зачесался предложить заехать — прикупить чего-нибудь для ужина, но смелости не хватало. К тому же, придумать, что такого необходимого есть на обычном базаре, не получалось. Мистер Джортан тоже молчал, сосредоточенно теребя в руках часы на цепочке.
— Стой! — огласил кучер округу зычным окриком.
Кэб замедлил ход и замер, а потом — покачнулся. Похоже, возница спрыгнул с козел.
— Приехали, господин, — произнес он, услужливо распахивая дверцу.
Первым вышел мистер Джортан, после чего он протянул руку Мари и помог ей выбраться.
— Вот тебе за труды, — обратился господин к кучеру, протягивая деньги. — Вещи отнеси в холл, там получишь еще монету.
Тот согласно закивал и поклонился. Мари невольно зацепила взглядом, что господин Энтони отсчитал ему полную стоимость поездки, без скидок на увечье экипажа.
— Пойдем Мари, нам надо торопиться, — одернул мистер Джортан, увлекая ее за собой.
Только сейчас она заметила, что они приехали в гостиницу — двухэтажное серое здание с балконами и овальной вывеской. Не теряя времени, Мари последовала за господином. Холл гостиницы встретил их приветливым портье и небольшим, украшенным парой картин в деревянных оправах, залом. Мистер Джортан, не дожидаясь, пока она оглядится, направился к стойке и спросил — есть ли свободные номера. Приземистый, с мясистым красным лицом и залысиной портье, окинув гостя взглядом, тут же сообщил, что пусты только комнаты на втором этаже. Правда, они стоят дороже, но там теплее, да и можно зажечь камин или взять книгу для чтения.
— Годится, — без лишних пререканий или торговли, произнес господин Энтони и отсчитал нужную сумму. — Мы заплатим за неделю вперед. Думаю, этого времени хватит, чтобы уладить дела.
— Конечно, — вид денег обрадовал портье больше, чем сам посетитель. — Мой сын сейчас проводит вас с э-э… со спутницей.
Тут он замялся и покраснел еще больше.
— Простите, но… Положение обязывает меня осведомиться…
— О чем? — брови мистера Энтони поползли к переносице.
— Эта милая леди ваша… — портье не стал заканчивать фразу. Вместо этого лишь вопросительно уставился на него.
— Это моя прислуга, — произнес господин и поморщился. А потом добавил, словно нехотя, — выкупная.
Портье кивнул, достал пару ключей и гаркнул:
— Генри! Где тебя носит? У нас постояльцы!
Из боковой двери, вместе с паром и запахом свежей выпечки, выскочил долговязый мальчишка лет двенадцати с малиновыми ушами и бледными щеками. Рыжие вихры и веснушчатое лицо, на котором еще плескалось недовольство, дополняли образ. Не обмолвившись с отцом ни словом, он подхватил чемодан мистера Джортана и ключи, после чего поплелся к лестнице со словами:
— Следуйте за мной, господин.
Там их ждали скрипучие половицы и запах чеснока, щекотавший ноздри. Мари едва сдерживалась, чтобы не чихнуть. Мальчишка остановился у первой же двери на втором этаже, повернул ключ в замочной скважине и вопросительно уставился на них.
— Это твоя комната, Мари, — сдержанно улыбнувшись, будто для приличия, сказал мистер Энтони.
Спорить она не стала. Молча прошла внутрь, слыша, как сзади захлопывается и закрывается дверь. Конечно же, ключи от комнаты выкупной прислуги отдаются господину. Впрочем, это уже стало привычным и не вызывало противоречий, как прежде. Полгода… Всего полгода жизни в неволе — и Мари сама удивлялась, насколько стала послушной и сдержанной.
Прекратив всякие размышления, она огляделась. Номер оказался прост, но уютен: нежно-бежевого цвета стены, кремовые занавески, накрытая шерстяным пледом кровать, стул и круглый небольшой стол. Мари прошла внутрь, поставила на пол корзинку и принялась разбирать вещи. В дверь постучали, после чего послышался щелчок открывающегося замка. Через мгновение на пороге стоял мистер Джортан. Задумчивый, даже грустный, он застыл в проеме, разглядывая Мари с прижатым к груди голубым платьем — самым красивым, что у нее было. В сердце словно кольнули иголкой.