Ноги короля подогнулись, и он чуть было не упал. Ему не хотелось верить в увиденное, однако факты неоспоримы. Из комнатки священника вышел креститель. Его лицо тоже отражало печаль, но не такую выраженную, как у Валенса и его родителей. Креститель успел привыкнуть давать имена нелюдям, ведь, как и упоминал Луиджи Панкрайт, теперь новорождённые уже изначально пусты. Креститель глухо спросил:
– Мне приступать?
Никто не отвечал, однако святой принял это как знак согласия. Ему нужно было знать, какое имя выбрали мальчику. Валенс оглянулся на родителей, но те по-прежнему оставались безучастными. В своём горе они даже не думали о том, как назвать своего сына, если вообще готовы были мириться с его существованием. Но Валенс не собирался преждевременно списывать брата со счетов. Дети рождались не людьми, но и не совсем пустыми. Их кожа была здорового цвета и не иссушенной, а глаза хоть и серые, но не отражавшие угрозу. Единственное, на чём сказывалось проклятие – это на развитии. Дети стали рождаться пустыми около года назад, и за это время стало ясно, что они растут с небольшим запозданием: кто-то плохо говорит, кто-то не может ходить, некоторые не в состоянии ясно мыслить.
Валенс знал, что его брат с дефектом, но, не взирая на это, он не собирался отказываться от него. «Будь что будет» – рассудил король и сказал крестителю имя:
– Его имя Дивайд, последний из рода Дивайнов.
* * *
Крещение прошло успешно, однако счастья оно никому не принесло. Вернее сказать, почти никому. Никто на заметил, как у входа, за одной из колонн, притаилась старая женщина. Ею оказалась повитуха, которая принимала роды у матери новорождённого. Она-то и была той, кто испытывала радость. Пожилая леди всё не могла налюбоваться: до чего же очаровательный малютка!
Родители Дивайда пока ещё оставались на своих местах, а Валенс, с поникшим видом, решил выйти и вдохнуть свежего воздуха. У входа он встретил старуху, и та забормотала:
– Мои соболезнования, ваше величество. До чего же ужасное горе! – скрестив руки перед грудью, молвила старуха.
– Кто вы? Вас пригласили?
– Нет, ваше величество. Я та, кто принимала роды у вашей матери, и мне действительно жаль, что мальчик оказался…
– Хватит, – без злобы, но с усталостью в голосе сказал Валенс.
Ему не нравилась эта старуха. На ней была накинута шаль, из-под которой проглядывало чёрное платье, а голову покрывала шёлковая паутинка. Торчащие у висков и над лбом волосы имели растрёпанный вид, а лицо изрезали сотни крошечных морщин, отчего каждое лицевое движение напоминало гипертрофированные эмоции, как на театральных масках. Но самым пугающим оказывались глаза – две серые сферы, будто старуха была слепа, однако будь оно так, она бы не смогла принять родов. Валенс поневоле задумался, а не пустой ли перед ним, но тотчас отбросил эти мысли. Сказывалось напряжение последних двое суток, и в голову приходило всё, что не попадя.
Валенс оставил повитуху, а та снова обернулась ко входу, начав рассматривать младенца. Когда ей наскучило наблюдать, перед уходом она прошептала:
– Посмотрим, что же из тебя выйдет, Дивайд.
* * *
Солнце уже село, и в сгущающихся сумерках Валенс наслаждался предночной порой. Свежий воздух помогал забыть все невзгоды и успокоить нервы, чего семейству Дивайнов как раз и требовалось. Расслабившись в окружении родных владений, Валенс думал: «Что бы не было повинно в распространении проклятия, но найти и искоренить её источник отныне будет моей целью. И если я провалюсь, то не смогу смотреть своему брату в глаза. Как король, я несу ответственность не только за людей мне чуждых, но в первую очередь и за своих родных; нет ли осознания хуже, чем понимание, что девственный мой братец, невинной чистоты малец, уже с рождения проклят?! – Тут самообладание короля дало брешь, и из глаз потекли две солёненькие струйки. – Знай же Дивайд, я обязательно найду выход. Дай мне только время, и я верну тебе то, что должно быть твоим по праву».