Посвящение в рыцарский чин испокон веков почиталось как нечто величественное. Эта инициация уступала лишь коронациям и получениям каких-то духовных санов. Становление рыцарем являлось нечто вроде переходом, когда инициировавшийся, путём разных испытаний, со временем определялся: занять ему какую-то высшую должность в духовенстве или стать одной из десниц королей.
Дивайд предвидел, что его, скорее всего, пристроят в ряды рыцарей, которые служат его брату, но не высказывал свои мысли вслух. Внешне он притворялся, будто ни о чём не догадывается, но только для того, чтобы, если ему вдруг захочется отказаться от тёплого местечка под братским крылом, никто случайно не сказал, что младший сын Дивайнов попросту не хочет злоупотреблять семейными связями. Семья-то, особенно Валенс, поняли бы его, но если позиция Дивайда ещё как-то уживалась в семейном кругу, то вот со всеми, кто вне его, появлялись определённые трудности. Кому бы захотелось держать на воле существо, которое хоть и доказало, что оно не бесталанно, но всё же продолжает представлять опасность как пустой? Таким воспринимало Дивайда столичное духовенство, поэтому неудивительно, что посвящавший его в рыцари духовник то и дело бросал на юного принца недоброжелательные взгляды. Дивайд сперва подумал, а не тот ли это экзаменатор, принимавший у него теорию, отчего и сейчас он походил на скрытно сетовавшего учителя? Но эти догадки тотчас рухнули. Этот святой был выше образовательных институтов. Он занимал досточтимое место в соборе, и Дивайд не понимал, почему святитель его так ненавидел.
Причина, по которой недолюбливали полукровку Дивайнов, заключалась в том, что он мог нарушить кое-чьи планы, а именно персоны, являвшейся главой соборного округа Столицы: его преосвященства – Епископа.
[1] Ничего не страшись (лат.).
Духовный переворот
Когда церемония закончилось, а новоиспечённые рыцари хором провозгласили «Nil timendum est», Дивайд ещё долго не мог забыть то, что он увидел в глазах посвящавшего его. Ему было не по себе, так как взгляд святителя напомнил ощущение, когда ты приходишь туда, где тебе не место. Дивайд не мог вспомнить, что когда-то перешёл дорогу этому священнослужителю и отбрасывал сомнения на тот счёт, будто ему пытались помешать. Он полукровка, и казалось вполне очевидным, что его недолюбливают. Однако у выхода Дивайд ненароком подслушал разговор двух патеров.
– Ему ведь приказали отстранить их. Так почему он…
– Не знаю. Так или иначе, нужно рассказать об этом Епископу. Ох, его преосвященство будет не в восторге, что полукровок допустили.
Когда Дивайд услышал «полукровки», он вспомнил, что вместе с ним посвящение прошли и сыновья второго короля, которые четыре года назад также отличились на рыцарском турнире. Выходило, что им троим и впрямь пытались помешать, и с этим каким-то образом был связан Епископ – глава столичного духовенства.
Два дня спустя на центральной площади столпились высшие представители религиозной касты. Они хотели оповестить всех о том, что пора прекратить верить в Бога. Другими словами, был объявлен духовный переворот. Группу проповедников по периметру площади охраняли храмовники, одетые в доспехи, что не могла пробить ни одна револьверная пуля, а удар меча лишь поцарапал бы, будто бы выпад совершался не клинком, а булавкой. Вскоре подоспел рыцарский кортеж. Заняв боевую позицию, многие из рыцарей то и дело оглядывались на толпящуюся вокруг публику. Жители казались готовыми не столь поддержать пребывших законников, как, скорее, помешать им. Чтобы напомнить людям, кто перед ними, командир рыцарей гулко продекламировал:
– Жители Столицы! Просим вас разойтись. Покиньте площадь… – Тут главнокомандующего прервал звонко отрикошетивший от его шлема булыжник, брошенный кем-то из толпы.
Соборный проповедник понял, что народ на его стороне, поэтому он, воздев руки к небу, продолжил свои красноречивые витийства:
– Несчастные, пребывающие в великом отчаянии, души! Я чувствую, что вы готовы пойти против нашего Создателя. Не противьтесь своему желанию, ибо оно истинно. А если кто усомнится, то я помогу развеять его замешательство, – оратор сделал глубокий вдох и продолжил свою жаркую проповедь. – Слушайте же меня! Слишком долго мы верили в то, к чему уже давным-давно не испытываем веры. Тот, кто наделял нашу жизнь смыслом, ослаб и более не способен помочь нам. Бог – это ли не наглая ложь, которой мы успокаивали себя последние двадцать лет?! Жалкая иллюзия! Спросите, почему именно двадцать? Так вспомните же, когда Создатель не смог преодолеть ту же трудность, что и мы. Это порождение природы – проповедник указал на возвышающееся над ним древо – не подпустило к себе даже творца мира. Признаем же, что Бог стал ровней человеку, и вера в него равносильна вере в любого из вас. Я не хочу никого оскорбить, но буду откровенен: верить нужно в нечто возвышенное, в то, что способно уберечь нас от превращения в пустых. Если продолжим слепо верить в нашего ослабевшего Отца, то скоро от человечества ничего не останется. Людей заменят опустошённые, мир станет адом, а Бог обратится в Дьявола. Вы хотите пасть жертвой проклятия? Хотите, я спрашиваю?!