Наутро ухоженные лавки, опрятные скверы и вычищенные до блеска проспекты теперь выглядели как после войны: практически все каретные экипажи были разбиты, рыночные лотки – развеяны в пух и прах, стены – размалёваны символикой собора, а здание рыцарского департамента – обнесено десятками оскорбительных надписей. В домах тех, кто отказался участвовать в ночном бунте, окна и двери укрепляли ставни, а их обитатели настолько притихли, что пролетающая мимо подъездов муха словно бы вещала своё жужжание через рупор. Всего за несколько ночных часов город пережил настоящую революцию, но выглядел при этом так, будто бы после девятисотдневной блокады.
В соборе тем временем дьяконы праздновали свой успех и распивали ритуальную амврозию. Никто и не думал сомневаться, что план Епископа провалится. Все делали вид, будто ночная суматоха – это только временно; день, может два, и всё придёт в норму.
Но торжество духовников прервали. Пара храмовников втащила в собор побитого, всего в ссадинах, дьякона. Это оказался тот самый духовник, который посвящал Дивайда в рыцари и который, не сумев справиться с поручением Епископа, в страхе решил покинуть Столицу, однако ему это не удалось из-за мятежа прошлой ночью, и стража поймала его у выхода из города.
– Бедняга. И что же с ним теперь будет? – Спросил у старших духовников молодой послушник.
– То же, что и всегда – аудиенция у Епископа.
– Хорошо. Я уж опасался, что его на виселицу поведут.
– Лучше уж виселица, – угрюмо ответил один из святых отцов.
– Почему? Епископ же не монстр. Что он ему сделает? Разве что отчитает – и всё на этом.
– Не знаю, что его ожидает, но кто бы не приходил к Епископу с проваленным поручением, возвращались от него уже совсем другими.
– В каком смысле «другими»?
– А ты посмотри, – святой указал на служителя, который молился в одной из келий. – Бедолага пару месяцев назад провинился. Его отвели к Епископу, а когда он вернулся, то стал ниже травы. Его будто заговорили. Каждый день только и делает, что молится и ни с кем не разговаривает. Среди братьев даже зародилась легенда, будто Епископ забирает души ослушников и оставляет лишь телесную оболочку. Поэтому я и сказал, что лучше уж смерть, нежели существовать подобно растению.
Тем временем беглеца уже привели к епископским покоям. Стража осталась снаружи, а святителя запустили внутрь, заперев за ним двери. В конце зала, по середине, располагался трон, на котором восседал Епископ.
Святитель не знал, если он начнёт раскаиваться и молить о прощении, поможет ли это сгладить его проступок, но не успев ещё ничего сделать, Епископ произнёс:
– Значит, полукровки всё же стали рыцарями.
Епископ говорил спокойно, но его слова звучали так громко, будто он вещал через голосовой усилитель. Святитель обомлел и не мог выдавить из себя и слова.
– Нехорошо, мой дорогой брат, очень нехорошо, – всё тем же пугающе спокойным тоном продолжал Епископ.
– Подождите, ваше преосвященство, – затараторил святитель. – Что эта троица сможет сделать? Ведь ваш план сработал. Люди отвергли старую власть и теперь принимают вас ровней Богу.
– И поэтому ты в страхе собирался покинуть город?
– Ну, я… – Лоб святителя покрылся испариной, а руки судорожно задрожали.
– Видишь ли, ты поступал правильно. Тебе и впрямь следовало исчезнуть. Ты подсознательно чувствовал, что провал твоей миссии способен выйти нам боком, – Епископ взял тридцатисекундную паузу, которая святителю показалась длиною в вечность; пока длилось молчание, его лёгкие судороги перешли в дрожь, как от лихорадки. – Не переживай. Я помогу тебе исправить твою ошибку.
– О, благодарю вас, благодарю, – встав на колени и скрестив руки в замок перед грудью, проговорил святитель.
– Смыть твой позор можно только одним способом, к которому ты, правда, не успел прибегнуть. Я помогу тебе исчезнуть.
Только кающийся решил что-то сказать, как сразу же оцепенел. Святитель застыл с раскрытым ртом, глаза его выкатились, а зрачки – помутились. Слушая Епископа, он не заметил, как у него за спиной появилась женская фигура. Она коснулась его спины и прошептала на ухо:
– Добро пожаловать.
После святитель двинулся к выходу, походкой напоминая заведённую игрушку, не способной сойти с траектории, которую ей указали.