У рыцарского ансамбля были данные о пропавших без вести жителях, рыцарях и паломниках; о местах, где их видели в последний раз и где те, предположительно, могли сгинуть. На взятой с собой карте отметки, сделанные по кругу, сходились в одной точке – невзрачном трактирчике на окраине одного села. Туда-то и отправилась рыцарская пятёрка.
Передвигались они пешим ходом, так как лошади только привлекали бы лишнее внимание. Когда до пункта назначения оставалось около двух часов, путники остановились у бьющего недалеко от дороги ключа, чтобы наполнить фляги. Поручили это Пайдею и Номосу. Ваний остался у дороги, чтобы проверить, не следят ли за ними, а Дивайд с Логосом присматривали за напарниками у воды. Тут Логос решил продолжить начатую тему в поезде, и начал он столь спокойно, будто прошло не несколько часов, а будто их только что прервали:
– Ты спрашивал меня о родных? Что ж, у нас с братом нет матери. Она умерла при родах. Нам никто этого не говорил, но я и брат догадываемся, что скончалась она оттого, что мы полукровки. Если бы не проклятие, всё было бы иначе, – хоть Логос и говорил довольно горькие для него вещи, в лице он оставался неизменным; только отламывал ветки рядом растущей сирени. – Но несмотря на то, что мы полукровки, отец всё же любит нас и обходится с нами, как с обычными детьми. А у тебя как с родными?
А Дивайду нечего было рассказывать о родителях. Никакой значимой роли в его жизни они не сыграли. Отца ему заменял брат, и если посмотреть на семью Дивайда с такой точки зрения, то выходило, что он находился примерно в том же положении, как и Логос.
– Родители меня стыдятся и знать не желают о моём существовании, – с хладнокровием отвечал Дивайд. – Когда я решил стать рыцарем, они и вовсе позабыли обо мне, однако брат, наоборот, начал уделять мне больше внимания. Я отточил свои навыки лишь благодаря его помощи. А почему ты вдруг решил спросить об этом именно сейчас?
– Может, нам уже и не удастся поговорить. Никто не знает, чем для нас всё обернётся, поэтому я и спросил тебя. Меня с самого детства интересует то, каково это – иметь мать.
Что-то в кустах зашелестело, и Дивайд с Логосом потянулись к револьверам, но оказалось, что это был телёнок – совсем небольшой, от силы пару месяцев. Его мать застряла в ветвях рядом росшего барбариса и всеми силами пыталась выбраться. Дивайд убрал руку с кобуры и потянулся за ножом. Он хотел было освободить несчастную корову, как тут же остановился. Из-за спины послышалось, будто кому-то было трудно дышать. Обернувшись, Дивайд увидел, как телёнок лежал на земле, а его горло придавила нога Логоса. Вокруг повисла атмосфера, вызывавшая тошноту, но по необъяснимой для Дивайда причине ему почему-то нравилось это чувство. Внутри зрел не позыв к рвоте, а какое-то тёплое, можно даже сказать сладкое, ощущение. Именно так Дивайд описывал свои впечатления от увиденного. Они казались ему столь странными по той причине, что возникшее в нём чувство было тем же, что испытывает любое живое существо, когда видит страдания своего родственника.
Телёнок задыхался, а Логос смотрел на него тем же холодным взглядом, который появлялся всякий раз, когда он общался с кем-либо. Хотя кое-что всё же изменилось. Его глаза может и не выражали эмоций, но теперь были широко открыты и, не моргая, сверлили задыхающуюся жертву. Корова брыкалась, старалась поскорее выбраться из зарослей, но сделать это ей всё никак не удавалось. Она вытянула голову и пыталась дотянуться до своего чада. Её дыхание было сдавленным, отчего ей не удавалось издать ни единого звука. Глаза наполняла не ярость, не агония, а отчаяние и беспомощность. Логос всё продолжал душить бедное животное. Корова отчаянно тянулась к своему дитя, а Дивайд… Дивайд не решался помочь ни одной из сторон, ведь ему нравилось то, что он видел. Он не был ни садистом, ни живодёром, а только тем, кто никогда не знал, что значит быть любимым своей матерью. Как и Логос, Дивайд чувствовал родство между этими животными, и, будучи обделённым подобными узами, он хотел пресытиться этим ощущением.