Когда глаза телёнка уже стали закатываться, а тело – обмякать, Дивайд понял, что он наполняет себя тем, чего всегда был лишён. Да, последний из рода Дивайнов заполнял свою внутреннюю пустоту. В тот момент пустая часть его души взяла над ним верх. Дивайд осознал это тогда, когда ему захотелось, чтобы Логос удавил телёнка насмерть.
Акт удушения длился каких-то тридцать секунд, но для обоих полукровок это показалось чуть-ли не вечностью, и самое страшное то, что они желали продлить этот момент. Им хотелось насладиться тем, что больше самой вечности. Тогда Дивайд впервые узнал, что же движет проклятыми душами. Они хотят снова и снова испытывать чувство, когда их что-то наполняет. Так и он хотел, чтобы подобный экстаз никогда не заканчивался. Ему нравилось смотреть, как животное мучается, нравилось наблюдать за материнскими терзаниями, но доводить эти пытки до фатального исхода он не собирался. В итоге половинчатая природа всё же взяла своё. Настоящий опустошённый убил бы свою жертву, но Дивайд, как полукровка, знал, что нужно остановиться. Его человеческая грань стала подавлять начало пустого, чего нельзя было сказать о Логосе. Когда у телёнка уже вывалился язык изо рта, а брыкания почти прекратились, его мучитель всё с тем же неморгающим взглядом, словно в трансе, произнёс:
– Каково же это, каково…
Слова были бессильны, и не потому, что Дивайд не мог их подобрать. Сказанное им просто не возымело бы на душителя никакого эффекта, поэтому единственное, что оставалось – это вразумить рыцаря силой. Дивайд налетел на Логоса и, сбив того с ног, придавил его руки к земле. Вместо поучительной речи он тупо уставился на лицо, которое теперь озаряла улыбка. Ухмыляющиеся уста исторгли:
– Прекрасно, не правда ли?
Глаза у обоих заблестели. Теперь серебристые радужки словно стали глянцевыми. Кровь полукровок проявила себя, причём у каждого по-разному. Логос не сопротивлялся проклятию, а Дивайд, напротив, отказывался принимать себя пустым. Его человеческая сторона всё же поборола в этой схватке, чего нельзя было сказать о сыне второго короля. Теперь тот смотрел на Дивайда тем же взглядом, с каким душил телёнка, но предпринимать что-либо он больше не собирался, а лишь отвернул голову вбок и стал смотреть на приближающиеся грозовые тучи. Почувствовав, что напряжение в теле Логоса начало уходить, Дивайд слез с него и в растерянности уселся рядом.
– Вот, кто мы, Дивайд, – смотря в небо, говорил Логос. – Честь, приключения, рыцарство – всё это только предлог для того, к чему мы действительно тянемся. Ты говорил, что стал рыцарем, чтобы покинуть Столицу и увидеть свет. Нет, ты лгал себе, равно как и я. Мне не хочется доказывать отцу, что я человек, точно также, как и ты, на самом деле, не ищешь приключений. Нами движет одно – найти то, чем бы заполнить пустую часть нашей души. Мы полукровки, и рано или поздно проклятие достанет нас. Признай это.
На этом Логос поднялся, отряхнулся и уже равнодушно посмотрел на еле стоящего на ногах телёнка. Тот подошёл к матери, и она начала его облизывать, причём несмотря на то, что всё её тело изнывало от боли. Как оказалось, рядом с барбарисом рос шиповник и его шипы глубоко впились под кожу животного. Логос смотрел на семейное воссоединение с такой невозмутимостью, будто минутой ранее ничего не произошло. Вернувшихся Пайдея и Номоса немного смутило то, почему прикрывавшие их товарищи ведут себя как-то странно, однако этот фрагмент не останется в их памяти надолго. Логос объяснил им, что они с Дивайдом просто растерялись при виде коровы, отчего последний даже поскользнулся и упал наземь. Номос верил своему брату и взглядом попросил Пайдея, чтобы тот отбросил сомнения касаемо того, будто Логос что-то скрывает, но, когда поднялся Дивайд, от него услышали следующее:
– Всё в порядке. Просто не ожидал встретить здесь животных.
Слова прозвучали приглушённо, будто бы Дивайд проговорил их не по своей воле, однако он, ясно осознавая сказанное, специально оставил произошедшее между ним и Логосом в тайне. Самый добросердечный из всех пятерых Номос освободил мать телёнка из кустарного плена, и, как только она посмотрела на несостоявшегося убийцу её сына, в ней тут же поднялась волна страха.
– Бедняжка, совсем перепугалась, – опечаленно констатировал Номос.