– Так-так, вы только посмотрите! – Всё восклицал и упивался своими открытиями Рейн. Он рассматривал уже другое изображение, где более отчётливо проступал женский силуэт. – Художник Рейнус Декарто – почти что мой тёзка, да и в фантазии ему не откажешь, – и только Рейн присмотрелся к картине, его отношение к ней тут же изменилось. Больше не было никаких шуток и колких фраз в адреса художников. Дивайд, который стоял по правую руку от Рейна, даже не поверил, как тот переменился. На лице Рейна выступила характерная для мыслителя угрюмость, а во взгляде появилась серьёзность. Своими несносным характером и язвительными шутками он выдавал себя за повесу, но сейчас, глядя на то, что изображено на картине, Рейн на мгновение стал тем, кем на самом деле являлся. Дивайд чувствовал, как вокруг их пленника сгущается умственное напряжение, и, казалось, он даже слышал, как у того скрежещут шарниры в голове. Спустя несколько секунд погружённый в себя Рейн вернулся к действительности и тихим тоном, который не содержал в себе уже и тени юмора, продолжил. – Так вот, какой они тебя видят… Всмотрись, – обращался он к Дивайду, – в разорванное тело богини. Из одной её части изливается столь праведное и чистое, а от другой так и веет чем-то, что вселяет ужас. Вот каково их божество – Кая.
Когда Рейн произнёс имя богини, Дивайд вспомнил, что о чём-то подобном ему как-то рассказывал Валенс. Сколько он себя помнил, его брат всегда искал разгадку той, кому поклонялись культисты. Впервые Дивайд увидел предмет изучения Валенса. Теперь и он стал серьёзнее, так как хоть и не умел истолковывать произведения искусства, но всё же попробовал увидеть в работе Декарто вложенной художником смысл, однако его попытка ничем не увенчалась.
– И как ты умудряешься здесь что-то видеть? Я здесь ничего не вижу, только…
Тут Дивайда что-то замкнуло, и не только его. Логос, стоявший у похожей картины, также застыл как вкопанный.
– Эй, ребята, вы ещё с нами? – Рейн пощёлкал пальцами перед лицом Дивайда, потряс за плечо Логоса, стараясь тем самым удостовериться, не поглотила ли юных рыцарей глубина столь необычной живописи.
– Хватит строить из себя критиков искусства, – пожурил обоих Ваний. – Там дальше следующая зала, да и освещение в ней поярче. Будьте начеку.
Полукровки немного пришли в себя, но изменились в движениях. Двигаясь вслед за Ванием, они должны были прислушиваться к любому шороху, но Дивайд с Логосом теперь были, как выразился Рейн, «не с ними». Их сознание утянула одна мысль, которую они собирались сказать перед полотнами, а фраза та была «пустота». Где Рейн видел художественные концепции, когда-то вычитанные им метафизические теории и абстрактные идеи, полукровки видели совершенно иное, а точнее – ничего. Картины для них были заполнены одним цветом и одним узором – чёрной, словно морская пучина, воронкой.
Ими овладело чувство, которое мало чем походило на то, что рассказывал Номос. Если брата Логоса, когда он в детстве нашёл упавшего с дерева птенчика, охватило ощущение какого-то распространяющегося по телу тепла, то Дивайд и Логос почувствовали обратное – не тепло, а холод; не внутреннюю полноту, а проснувшуюся в них бездну.
Оказавшись в следующей комнате, увиденное в ней немного отрезвило рыцарей. Перед ними были выставлены десять стульев. С каждого, будто антимакассар, свисал чёрно-красный балахон. Расстеленный перед входом бархатный ковёр протягивался до центра комнаты, где почётно возвышался жертвенный камень.
– Думаю у нас достаточно фактов, чтобы закончить это дело, не находите господа? – С притворством, как будто бы тоже являясь рыцарем, подытожил Рейн. – Но прежде, чем уйти, я всё же хотел ещё разок бросить взгляд на…
Рейн не успел договорить, так как его внезапно перебил Дивайд:
– Стойте! Они идут.
К ним действительно кто-то приближался. До таверны было около двух сотен метров, но даже на таком расстоянии Дивайд смог почувствовать непрошенных гостей. Ваний хотел было сказать, что он ошибся, однако Логос, не то прислушиваясь, не то принюхиваясь, тоже согласился:
– Так и есть. Приближаются…
С учётом непогоды и своего острого слуха Ваний не понимал, как этим двум удалось распознать чьё-то движение на поверхности, однако ни он, ни Рейн не спросили, а кто именно к ним идёт. Это было очевидно: либо сообщники трактирных выпивал, либо пустые, и именно последнее оказалось верным, потому что только проклятые могут ощущать друг друга на таком огромном расстоянии.