– И у тебя ещё хватает совести говорить мне о грехе?! – Тут курок револьвера дрогнул, и первый из шести барабанных экзекуторов пробил черепную пластину баронессы.
Жена Панкрайта по наклонной отправилась вслед за сыном, чем Валенс ей оценил невероятную услугу, преждевременно пресеча муки, которые она всяко бы испытала на инквизиторском костре. Разбирательство с еретиками было уже делом не только королевского покроя, но и личным, так как после передачи письма Панкрайты в какой-то степени встали под попечительство Валенса, и как ответственный за них, он решил нести ответственность за своих нерадивых родственников до конца.
– Праведные боги, да послушайте же! – Всё не переставал гоготать только что ставший вдовцом аристократ. – Разве вы не понимаете, что мы помогли нашему мальчику. По-вашему, было бы лучше, если бы он стал одним из этих опустошённых монстров? Если да, то безумец здесь только вы! Только вдумайтесь, Валенс, одна жизнь продлила дюжину других. Убийцы и бандиты – это уже не враги, а инструмент, который нужно уметь использовать. Отбросы общества должны сгинуть и дать жизнь тем, кто её заслуживает.
– По-твоему, ты тот, кому стоит жить? – Едва сдерживаясь, говорил Валенс. – Как раз-таки наоборот, барон, безумен тут только ты. Забудь про разделение на плохих и хороших, на богатых и бедных. Сейчас любой человек ценнее, чем когда-либо ещё. С каждым днём опустошённых становится всё больше, и вместо того, чтобы сохранять жизни, вы их губите.
Будь эта община скромным, не приносящим жертвоприношения, культом, Валенс ещё мог бы оставить её в покое, но теперь, когда Панкрайты собирались удостаивать свою богиню новыми подношениями, ему не оставалось ничего другого, кроме как сдать всех под стражу.
И не успел король вынести приговор, как его уже опередили. Несмотря на то, что Панкрайтов поддерживало служение культу, барона это всё же не спасло. Теперь на ораторском месте стоял уже не Луиджи Панкрайт, не аристократ, а лишь пустая оболочка. Сперва он согнулся, будто у него скрючило живот; глаза стали западать, а тело – ссыхаться. Из-за кафедры, где лежал барон, стал подниматься пар – признак того, что организм начал активно избавляться от влаги. Затем иссушенная рука обхватила кафедральную тумбу, и на ноги поднялся тот, кого уже нельзя было назвать человеком. Иссохшее тело, мертвенно-бледный цвет кожи и глаза насыщенно серого цвета. Таким начинал выглядеть человек, ставший жертвой проклятия. Взгляд барона теперь напоминал животное, движимое лишь инстинктом утолить свой голод, ведь пустые зовутся так потому, что в них не остаётся человечности – только пустота; они жаждут любыми способами наполнить себя тем, что утратили, независимо от того, каким образом это сделать.
Тот, кто ещё минуту назад звался Панкрайтом, повернул у стены пару рычагов. За стенами задвигались поршни, а сверху над алтарём раскрылся люк. Из него вылилось где-то триста унций[3] смоляной жижи. Это была густая, но прозрачная жидкость, воздев руки через которую, отцовские длани выхватили обуглившееся тело сына и подняли его вверх.
Несмотря на форму пустого, Панкрайт сохранил зачатки разума, и Валенса это удивило. Он ещё не встречал пустых, которые не то, что могли говорить, но и осознанно действовать. Барон заговорил, но его голос теперь казался каким-то скрежещущим:
– Смотрите же, кто смели сомневаться в верности избранного нами пути. Богиня Кая смогла замолвить за нас словечко перед высшими мира сего и дала нам шанс. Вы увидите, как я вкушу сердце моего мальчика и обрету спасение. Не будет больше никакой пустоты. Я стану… – Не успел договорить о своих намерениях мистер Панкрайт, как от его головы тотчас осталась лишь треть, если не четвертинка.
Валенсу уже приходилось иметь дело с пустыми, но с такими, кто продолжали думать, что они люди, ещё не доводилось. Но даже с остатками человечности Панкрайт перешёл все границы, и после того, как он сожрал бы собственного сына, считать его человеком было уже нельзя. Это понимал Валенс, но не дочери барона. Они думали, что король убил их отца, а не пустого. Однако осевший внутри дочерей испуг не поверг их в бегство. Как раз напротив: словно демонические фурии, они ринулись на Валенса. Вытянутые впереди наманикюренные ноготки в миг разлетелись вместе с их ухоженными пальчиками, и оба этих ангела отправились вслед за своими родителями.