После расправы над всем семейством, король обратился к оставшимся служителям, уже успевших разбежаться по углам, ведь идти им было некуда: на выходе стоял Валенс.
– Если вы не хотите повторить судьбу Панкрайтов, то не стоит думать о побеге. Надеюсь, вы будет более благоразумнее, чем… – На последних нотах голос короля стал затухать.
Теперь перед перепуганными неофитами стоял уже не Валенс, а живая марионетка. Король потерял контроль над своим телом, а его слух улавливал доносящийся неизвестно откуда женский голос.
– Чего же ты страшишься? Не уж то боишься самого себя? – Подобно змею, короля обвивал усыпляющий сопрано матери Каи. – Почему же ты, минуту назад вычеркнувший из истории одно из аристократических древ, остановился? Доверши начатое: выпусти остатки своей истинной природы. Хватит цепляться за то, чего ты скоро лишишься. Признай, что ты уже не человек. Хватит противиться тому, что неотвратимо. Прими себя таким, какой ты есть. Охоться, убивай: поддайся своим инстинктам!
Одурманить обычного человека легко, но вот того, в чьих жилах течёт королевская кровь, куда сложнее. Для своего носителя она выступает чем-то вроде предохранителя.
Когда Валенс поддался гипнотическому голосу, королевская выправка дала о себе знать и не позволила ему учинить то, что приказывала Кая. Прогнав наваждённую одурь, Валенс не без труда вернул себе самообладание, правда, с небольшим опозданием. Руки его сочились от крови, а сабля отсвечивала алыми узорами. Вот перед королём стояли десять трясущихся культистов, а теперь – всего один, с порезом на правом плече. Вся же остальная группа из девяти участников виднелась то здесь, то там: кисти, сухожилия, пальцы, рёбра и все мелкие детали человеческого тела устилали собой практически весь пол; органы и члены покрупнее, вроде рук и ног, валялись на ритуальных жертвенниках и исповедальной кафедре.
Только Валенс стал приходить в себя, как мутность снова оцепила его зрение, и он вновь стал впадать в забытье. Голос богини опустошения всё продолжал:
– Верно, доведи начатое до конца. Забудь о себе, забудь о том, что значит быть человеком.
Каждый шаг, каждое телодвижение делались очень медленно. В Валенсе враждовали две ипостаси: человеческая и пустая, и последняя бы перевесила чашу весов, если бы не вмешательство ещё одной силы. Пока король находился под чарами, его сознание пребывало в сумраке: вокруг не было ничего, кроме тумана. Он уплотнялся и становился всё ближе. Ещё чуть-чуть и сознание короля навсегда бы заволокло туманной серостью, однако произошло неожиданное, по крайней мере, для той, кто околдовывала Валенса. Пространство вдруг осветилось яркой вспышкой, и через мгновение рядом с королём стоял образ его покровителя. Бог рассёк мглистую пелену и заметил вдалеке причину своего появления. Поодаль стояла точно такая же сущность, как и он: белая кожа и тёмные волосы, доходящие до середины спины. Единственными отличиями были наличие бюста и чёрные, будто отлитые в самой бездне, глаза. Женская фигура ехидно улыбалась. Бог же не проявлял никаких эмоций, но если лицо ничего не отражало, то вот голос был не без ноток удивления:
– Значит, ты всё-таки выжила…
Богиня ничего не сказала и лишь продолжила улыбаться, сверля своего оппонента неморгающим взглядом. Поняв, что от своего женского альтер-эго Создатель ничего не добьётся, он взмахнул рукой, и весь морок тут же исчез.
Валенсу не хотелось открывать глаза. Ему было хорошо: он лежал на чём-то мягком, а по всему телу разливалось приятное тепло. Придавшись этому умиротворению ещё десять секунд, к нему стала возвращаться память. Он вспомнил, что находился в катакомбах под особняком, вспомнил, как вырезал семейство Панкрайтов и, главное, – как обезумел, вернее, почти обезумел. В памяти поднялись картины, где Валенс расправляется с культистами, и ему сразу же стало ясно, на чём же таком тёплом он лежит. Открыв глаза, оказалось, что мягкой подстилкой служили органы и кишечная требуха, а самого короля с ног до головы покрывала кровь, но не его самого, а убитых; он же был невредим. Любой другой в такой ситуации ощутил бы слабость в желудке, однако Валенсу доводилось видеть картины и поотвратительнее, так что, поднявшись, он осмотрел содеянное им. Тот последний сектант всё же выжил, но был до того напуган, что не решился даже бежать. Он забился в уголок и молился. Голос его дрожал, и было ясно, что теперь этот человек навсегда останется заикой. Валенс хотел было извиниться, но понял, до чего же это покажется нелепым. Он промолчал и указал на дверь, однако сектант оставался на месте. В итоге Валенс взял его под руки, и вместе они покинули кровавую обитель.