— …Достогнусная жизнь Давида Клевенджера, — подхватил я беззаботным голосом. — Доброй ночи, сударыня.
И удалился, провожаемый эхом удара: входную дверь Женевьева захлопнула с неподдельной злостью. Но я передал приятное известие, и ночь они с Гансом Рюйтером проведут спокойно. А при помощи покорного слуги еще и благополучно скроются, совершив два убийства. Но Рюйтер меня разочаровал. Только завершенный, девяносто шестой пробы остолоп решился бы пожаловать к Женевьеве нынче вечером. Помогать человеку, до такой степени глупому, подумал я, будет нелегко.
Доведется рассчитывать возможные комбинации на три-четыре хода вперед. А в следующий раз наниматься телохранителем к личностям более разумным и приятным...
Я вздохнул. И не надейтесь, мистер Хелм. Порядочных людей охраняют люди порядочные. А мне, и иже со мною, как правило, достаются задания, за которые уважающий себя субъект и взяться побрезгует.
Глава 10
С утра моросило. Семейство Дрелль покинуло кемпинг раньше обычного, незадолго до семи. Я, несомненно проспал бы — а в лучшем случае, завтрака лишился, — если бы ночной визит не подготовил меня к любым и всяческим неожиданностям.
Сперва я приготовился к новому состязанию в мелких шоферских подлостях, но Женевьеву точно подменили. Даже на магистральном четырехрядном шоссе госпожа Штопор правила с утонченной осторожностью и оглядкой — точно доверху нагрузила прицеп сырыми куриными яйцами. Только навряд ли она пеклась о моем удобстве и спокойствии. Следовало призадуматься.
Пенни оставалась в трейлере и наверняка не скучала от одиночества. Прицепные домики не оборудуются для безопасной перевозки людей, кое-где за это и водительские права отобрать могут. Напрашивался вывод: Женевьева едет по всем правилам и блюдет положенные пределы скорости не желая привлекать внимание регулировщиков. Или опасаясь угодить в случайную аварию — сколь угодно мелкую.
Мы давно пересекали провинцию Манитоба, степные просторы Саскатчевана сменились местностью холмистой и лесистой. Минуя сосновую рощу, миссис Дрелль внезапно затормозила у обочины. Я прокатил мимо, собираясь проделать в точности то же за ближайшим изгибом дороги, а потом выбраться из VW и втихомолку осмотреться.
Но прямо за поворотом я налетел на полицейский заслон.
Оставалось лишь вести себя, как положено туристу-межеумку: высовываться из окошка, вертеть головой и сыпать вопросами. Одновременно даваясь диву: откуда подопечная разузнала о преграде? В стечения подобных обстоятельств я не шибко верю.
Высокий сержант Королевской конной полиции, увенчанный широкополой шляпой и затянутый в бриджи с желтыми лампасами, приблизился, отдал честь, вежливо спросил мои документы. Извинился. Вновь отдал честь, позволяя мне двигаться куда глаза глядят. Но в мозгу моем зашевелилось нечто, именуемое сообразительностью, — по крайней мере, уповаю на ее наличие.
Отнюдь не спеша уезжать, я высунулся еще дальше и спросил:
— Вы еще не изловили этих беглых каторжников? Нет? Я думаю! Станут ребятки шататься чуть ли не у самой тюрьмы! Или по шоссе гулять, когда вокруг — леса немеряные! Да они уже, наверное, в Гудзоновом заливе ноги от грязи отмывают!
— Ошибаетесь, — улыбнулся канадец. — Один из преступников родился в Брэндоне, сэр. И, вероятно, затаился у каких-нибудь знакомых, выжидает. По нашим данным, обоих видели в городе вчера вечером.
— Ага, — просиял я. — Удобно родиться возле тюрьмы, в которую попадешь. Каждую стежку и закоулок заранее успеваешь изучить назубок! Нелегко вам приходится, да?
— Не очень, сэр.
Я помахал сержанту и помчался вперед. Возникшее предположение казалось невероятным до глупости... Но с Женевьевой творилось неладное — и необъяснимое. И пока не удастся выяснить причину с достоверностью, любая догадка будет не хуже всякой иной.
Остановив машину за следующим холмом, я извлек на свет Божий цейссовский бинокль, пешим порядком достиг удобного, достаточно высокого местечка меж деревьями и устроился наблюдать. Несколько минут спустя голубой форд и серебристый прицеп возникли у заслона, послушно замерли, подверглись досмотру. Женевьева сидела за рулем, а соседнее место пустовало.
Сержант распахнул пассажирскую дверцу, вновь закрыл, откланялся, вполне удовлетворенный. Напарник его исследовал трейлер и тоже не обнаружил ничего подозрительного. Женевьеву, как и меня, отпустили с миром. Подопечная поравнялась с холмом, опознала фольксваген, проехала немного дальше и затормозила вновь. И опять у обочины.
Лицо женщины опустилось на баранку, плечи затряслись. Женевьева рыдала. Всерьез.
Услыхав шаги по гравию или просто почуяв мое присутствие, она рывком подняла голову. Я ошибся. Миссис Дрелль не рыдала. То есть сотрясало ее по-настоящему, нервной дрожью колотило — но глаза были сухими. Круглыми. Полубезумными.
Прилежно играя роль частного детектива Клевенджера, я осведомился:
— Что-то приключилось? А кстати, сударыня, где Пенни?
Женевьева смотрела неприязненно — и в то же время с непонятной, необъяснимой надеждой. И сомнением. Словно взвешивала: достаточно ли тяжел возникший переплет, чтобы просить содействия у существа столь низменного и отвратительного?
Когда безмолвие затянулось дольше разумного, я пожал плечами и двинулся прочь. Обогнул прицеп, осторожно раскрыл заднюю дверь, забрался внутрь.
Конечно, подумал я, коль скоро даме взбредет в голову тронуть автомобиль, окажусь невольным пассажиром. Или придется выпрыгивать на ходу, а бетонное шоссе — не самое приятное место, если покатишься кубарем. Но, с другой стороны, какая Женевьеве корысть увозить меня?..
В передвижном домике не было ни души. Опрятный, чистенький трейлер. Прибрали на славу, точно чьи-нибудь следы замели.
Я исследовал унитаз, одновременно служивший биде, заглянул в узкий фанерный шкафчик. Полицейских, говоря беспристрастно, уволить полагалось бы за эдакую работу. Столько детских вещиц! А где же, простите, хозяюшка? Я перерыл несколько ящиков, обнаружил кухонную утварь, бельишко, три-четыре комикса — и, уже под широкой двуспальной кроватью, подальше с глаз, — полное собрание детских игрушек, застенчиво хранимое пятнадцатилетней Пенелопой Дрелль как память. От переводных картинок — до рогаток, от прозрачных водяных пистолетов — до кукол, облаченных в кружевные платьица, от резиновых мячиков — до пластмассовых фишек для настольной забавы.
Сам не представляя, что именно разыскиваю, я раскрыл маленький комод, пристроенный к углу постели. Заскрипел гравий, к трейлеру приближались. И, уже вознамерившись отступить, я неожиданно увидел вещицу, заслуживавшую определенного внимания. Белая замшевая перчатка. Одна, без парной. Перчатка с левой руки. Где-то уже встречалась весьма похожая... Для девочки — слишком велика. Но любящей маме должна приходиться впору...
Я захлопывал комод, когда трейлер покачнулся, и в освещенном проеме двери возникла Женевьева.
— Едва ли Пенелопа скрывается там, где вы ищете, — ядовито заметила она. — Если, конечно, ищете Пенелопу.
— Да, Пенелопу. Или нить, ведущую к ней. Частные детективы — большие любители хвататься за любую ниточку, сами знаете. Где ваша дочь?
Женевьева стояла не шевелясь.
— Ведь не поверите, — выдавила она под конец. — Не поверите все равно!
— Смотря чему, сударыня.
— Пенелопа — в лесу! — Женщина махнула рукой в сторону окошка, за которым виднелись холмы, поросшие сосняком. Еще мгновение миссис Дрелль колебалась, а потом заговорила безудержно:
— В жизни такого прощелыгу не попросила бы о помощи, но... выбора нет! Не сделаю, что ведено — девочку прирежут. Увидят, как мы разговариваем — тоже прирежут! Понимаете?
— Кто? — перебил я.
Женевьева глубоко, отчаянно вздохнула: