Этруски, опьяненные ощущением собственной мощи, хотели продолжать свое развитие. Они видели на юге яркий свет, который греческие колонизаторы разожгли во многих великолепных городах, и туда стремились помыслы тирренийской конфедерации. Они искали более тесных контактов с родственной цивилизацией морским путем. Лукумоны уже двинули свои армии на Кампа-нью и продвинулись далеко на восток. На западе они остановились перед Тибром. Теперь они планировали форсировать реку и подойти к проливу, чтобы овладеть Кумом и Вултурнумом. Это было нелегкое предприятие. На левом берегу находились земли латинян, относившихся к сабинянской конфедерации. Латиняне доказали, что они способны на яростное сопротивление, и открытая сила вряд ли могла сломить их. Поэтому, прежде чем начать войну, этруски предприняли хитрую тактику, знакомую всем цивилизованным народам, жадным до чужого 7.
Для этого они воспользовались двумя латинянами-авантюристами, по некоторым сведениям незаконными детьми дочери предводителя одного из племен. Их звали Ромул и Рем. В сопровождении этрусских советников и небольшого этрусского отряда они обосновались в трех глухих селениях, существовавших на левом берегу Тибра 8, а не на берегу моря, т. к. им не нужен был порт в верхнем течении реки, потому что они не собирались создавать торговый центр, который позже мог бы связать север и юг Центральной Италии, а в любом дру гом месте, которое было легче захватить — главное заключалось в том, чтобы перейти реку. Затем они могли развить свой первый успех9.
Поскольку теперь требовалось расширить три поселка, которым было суждено превратиться в город, основатели стали созывать со всех сторон авантюристов, не имевших ни кола, ни двора. Это были в основном бродяги-сабиняне и сикулы, которые и составили ядро новых граждан. Но основатели не могли допустить, чтобы чужестранцы овладели мостом, переброшенным в Лациум. И они поставили во главе этого скопища бродяг этрусскую знать. Религиозный элемент сочетался в них с воинскими талантами, что отвечало понятиям се-митизированных тирренийцев, кардинально отличавшихся от галльских идей. Наконец, в руках патриархата находилась и юридическая власть, и, согласно замыслу основателей, у царских династий, кроме временного деспотизма в кризисные эпохи, остались только административные функции 10.
Если система правления была организована в чисто этрусском духе, такой же была и внешняя форма цивилизации и даже облик нового города. Этруски построили по тирренийскому типу каменную крепость, Капитолий, систему сточных канав и общественные здания, каких не знало латинское население. Для богов, принесенных с собой, они сооружали храмы, украшенные терракотовыми вазами и статуями. Появился класс чиновников, носивших те же знаки отличия, что и в Таркви-нии, Фалерии, Вольтерре. Рождающийся город получил эмблемы, стандарты, воинские титулы и, в конце концов, культ — одним словом, Рим отличался от расенс-ких городов только тем, впрочем, важным фактом, что его население имело другой состав и было энергичнее и активнее 11.
Местный плебс совсем не напоминал мирную и податливую массу, которую прежде покоряли тирренийцы, иначе колонизаторы осуществили бы свои хитроумные планы. В этом населении, возможно, специально перемешанном, чтобы сделать его слабым за счет отсутствия однородности, существовал еще один элемент. Если такой замысел действительно был в основе формирования населения, тогда политика этрусков шла вразрез с их желанием обеспечить для себя более спокойное владычество. Потому что именно она заложила в первых жителей инстинкты свободы, семена будущего величия города, причем это произошло совершенно уникальным образом, который не повторяется в истории дважды.
В числе бродяг из различных племен, призванных стать жителями города, были сикулы. Представители этого смешанного, полукочевого народа имелись повсюду. В некоторых городах Этрурии они составляли большинство плебса, в -большом количестве они жили в Лациуме и в стране сабинян. В какой-то степени эти люди служили путеводной нитью, которая вела эллинский элемент, более или менее семитизированный, в новый город. Именно они, смешав свой язык с сабинянским, создали собственно говоря латынь, начали придавать ей сильный греческий оттенок и, таким образом, препятствовали проникновению этрусского языка через Тибр12. Новое наречие, будучи щитом от нашествия языка захватчиков, всегда рассматривалось римскими грамматиками как тип, вариантами которого стали оскский и сабинянский, но римляне сторонились языка лукумо-нов, считая его варварским. Таким образом, сикулы, составлявшие низшие слои Рима, особенно сопротивлялись гению основателей, поскольку распространение их языка представляло собой наибольшую помеху принятию расенского диалекта.
Конечно, нет нужды подчеркивать, что речь идет только об инстинктивном органичном антагонизме между сикулами и этрусками, но не об открытой вражде, тем более что она не имела никаких шансов на успех. Сама Этрурия невольно направляла рождающийся Рим на путь политических потрясений. С самого первого дня маленькая колония была объектом неприкрытой ненависти со стороны жителей Лациума. Несмотря на то, что этрусская организация и цивилизация их патрициев привлекли в город некоторые слабо развитые племена, в частности, албанцев, истинные хозяева сабинянской земли косо смотрели на Рим. Они считали его основателей людьми, не имеющими родства и никакого права на новую родину, которую они приобрели воровством и силой. Таким образом, Рим оставался в одиночестве вне конфедерации, главным городом которой был Амитернум, на левом берегу Тибра, под угрозой возможных нападений, которые он не мог бы отразить без посторонней помощи.
По этой причине он изо всех сил цеплялся за этрусскую конфедерацию, и когда внутри этой политической системы начались гражданские раздоры, Риму не пришлось сохранить нейтралитет: он встал на сторону своих активных союзников.
Этрурия находилась на той политической стадии, когда цивилизаторские племена нации деградируют в результате союзов с покоренным населением, а последнее, в свою очередь, поднимается на ступень выше. Наступление кризиса ускорило приток большого количества ким-рийских элементов, в той или иной степени эллинизированных и способных оспаривать власть у выходцев тир-ренийской расы. Вследствие этого в расенских городах возникло либеральное движение, которое объявило войну аристократическим институтам с целью замены родовых привилегий доблестью и другими достоинствами.
Обычная черта любого социального разложения заключается в отрицании превосходства по рождению. Только мятеж принимает различные формы в зависимости от уровня цивилизации бунтарей. У греков взбунтовались богатые и заняли место знати, у этрусков поднялись самые храбрые и отчаянные. Расено-тирренийские метисы, смешавшись с плебсом, с умбрийцами, сабинянами, самнитами, сикулами, потребовали раздела верховной власти. Революционные доктрины завоевали большее число сторонников в городах центральной части страны, где преобладало древнее покоренное население. Оплотом бунтовщиков стал город Вольсиний, а Тарквиний превратился в цитадель аристократов, потому что тирренийская кровь оставалась там более однородной. Страна разделилась на две партии. Вполне вероятно, что в каждом селении были люди, поддерживающие и ту и другую партии. Активное участие в этом движении принимал Рим.
Нетрудно догадаться, на чью сторону встал будущий великий город. Характер его жителей как нельзя лучше соответствовал либеральным взглядам. Этрусский сенат, в котором, впрочем, заседали и сабиняне, оказался не в состоянии склонить общественное мнение на сторону аристократов Тарквиния. Амбициозный и мятежный дух си-кулов, квиритов и албанцев проявился в полной мере. Большинство поддержало реформаторов, и царь Сервий Туллий попытался осуществить революцию, подтолкнув Рим к антиаристократическим доктринам. Режим Сер-вия удовлетворил требования масс, призвав под свои знамена всех, кто мог носить оружие. Конечно, знатным людям пришлось кое-чем поделиться, однако не в такой мере, как это было при тимократии на греческий манер. Скорее, речь шла о цензе наподобие того, что в средние века был установлен для буржуа. В последнем случае цель состояла не в том, чтобы дать гражданам гарантию могущества или влияния, а только в обеспечении политической морали. Что касается плебеев Рима, задача была еще проще: набрать воинов, которые могли сами себя вооружить и накормить в походе.