Патриции считают своим правом по рождению вершить власть в государстве. Они в этом не правы. Этруски могли претендовать на это — но только не сабиняне, потому что они не обладали явным этническим превосходством над остальными италиотами, окружавшими их и ставшими их соотечественниками. В республиканском Риме не было двух неравных рас — просто существовала одна группа, более многочисленная, чем остальные. Такая иерархия была недолговечной. И поражение римского патрициата не было вызвано насильственной революцией, это было злополучное и неожиданное событие, какое обычно случается со всякой аристократией.
Борьба греческих партий постоянно велась вокруг крайних доктрин. Богатые жители Афин стремились только к безраздельной власти и всем ее привилегиям; афинский народ хотел только одного: опустошить казну от имени демократии. Что касается людей нейтральных, они находились в плену воображаемых доктрин и хотели реализовать их, чтобы исправить реальное положение дел. Все партии, все жители желали лишь стереть все до основания, а традиции и история не имеют никакой силы в стране, где отсутствует понятие уважения к чему бы то ни было. Удивляться этому не приходится. При таком этническом беспорядке, который составлял основу афинского общества, при полном растворении расы, которая объединяла в себе самые разные элементы, но так и не сумела слить их воедино, при верховенстве духовного, но безудержного в фантазиях семитского элемента, иного исхода быть не могло. Над всей этой анархией понятий высился абсолютизм власти, воплощенный в слове «родина».
А в Риме ситуация была совершенно другой, и политика противоборствующих партий осуществлялась иначе. Расы в основном отличались прагматизмом, чуждым греческому воображению; римляне, даже в пылу страстей по поводу того, что считать благом для государства, испытывали одинаковый страх перед анархией. Именно это чувство часто приводило их к диктатуре как последнему средству, хотя надо признать, что они были намного более искренни, чем греки, в своем протесте против тирании. Будучи бело-желтыми метисами, они обладали вкусом к свободе, и несмотря на почти постоянные жертвы, приносимые в этом отношении во имя общественного спасения, у них можно найти печать врожденной независимости в том, какое значение в их списке политических добродетелей имело чувство, которое они называли «любовь к родине».
Эта страсть, присущая всем эллинским народам, не приводила к выраженному деспотизму. Те полномочия, которыми обладала «родина», придавали римскому культу этого божества некоторую умеренность. Конечно, «родина» царствовала, но не правила, и в отличие от греков никто не собирался оправдывать ее капризы и безумные идеи фразой наподобие: «Так нужно для родины». Для греков закон, постоянно перекраиваемый и всегда от имени высшей власти, не имел ни авторитета, ни силы. Напротив, в Риме закон по сути никогда не отменялся: он всегда оставался в силе, с ним сталкивались повсюду, только он управлял всей жизнью общества, а «родина» была абстрактным, хотя и почитаемым понятием и не имела права казнить какого-нибудь очередного бунтовщика.
Чтобы понять всемогущество закона в римском обществе, достаточно вспомнить, какой силой пользовались предсказания вплоть до конца существования республики. Читая о том, что во времена Цицерона достаточно было объявить предсказание плохой погоды, чтобы отменить театральное представление или заседание сената, хотя политики смеялись не только над предсказаниями, но и над самими богами, мы видим неопровержимый факт глубокого уважения к закону. О застылости римских идей хорошо пишет господин Экштейн, правда, имея в виду религию: «Мы живем в счастливом неведении касательно последствий наших дел и мыслей, между тем как древние народы доводили ощущение последствий до абсурда... Только греки могли до некоторой степени стряхнуть с себя эту тиранию даже в самые религиозные свой времена, но римляне оставались абсолютными рабами своих ритуалов и своего священного Форума».
Таким образом, римляне стали первым народом на Западе, который обратил на дело своей стабильности и одновременно свободы органичные или вызванные изменением нравов пороки законодательства. Они пришли к выводу, что в политической организации существуют два необходимых элемента — реальная деятельность и спектакль, — что хорошо усвоили англичане. Они компенсировали недостатки своей системы терпением и умением находить лекарство от политических и законодательных пороков, оставляя незыблемым принцип безграничного поклонения перед своим Палладиумом, что свидетельствует о здравомыслии.
Различия между греческим и римским понятиями свободы лучше всего можно выразить следующим образом: римляне были людьми позитивными и практичными, греки — художниками по своей природе; римляне вышли из «мужской» расы, греки феминизировались. Вот почему римляне указали своим наследникам путь к созданию мировой империи и дали им все средства для того, чтобы завершить грандиозные завоевания, а греки прославились в политике только тем, что довели разложение власти до состояния варварства, и страна оказалась под игом чужестранцев.
Вернемся к этническому состоянию римского народа после изгнания этрусков и рассмотрим дальнейшую ситуацию.
Как мы уже знаем, сабиняне составляли самую многочисленную и влиятельную часть этой случайно сформировавшейся нации. Из них вышла аристократия, они вели первые успешные войны, в которых — надо отдать им должное — они себя не щадили, будучи представителями кимрийской ветви, они были храбрыми по природе и легко переносили тяготы ратной жизни. Они создали республику, которая вызывала ненависть, или, по крайней мере, недоброжелательность соседей.
Римляне, выходцы из италийской и сабинянской расы, также были объектом глубокой вражды латинянских племен, которые считали эту толпу воинов отбросами всех народов полуострова, людьми без чести и совести, бандитами, заслуживающими уничтожения, и их еще больше презирали потому, что они были близкими сородичами. Таким образом, все были против Рима.
В эпоху царей этрусская конфедерация постоянно защищала свою колонию, но после изгнания тарквинийцев, которые, кстати, однажды выступили против римлян как ренегатов Этрурии, ситуация круто изменилась. У Рима больше не было союзников на обоих берегах Тибра, и несмотря на храбрость жителей он потерпел бы поражение, если бы не счастливый случай. Итак, мы подошли к одному из тех великих периодов в истории человечества, которые, по мнению таких религиозных мыслителей, как Боссюэ, являются чудесным результатом долгих и таинственных комбинаций Провидения.
Из-за Альп появились галлы, неожиданно захватили север Италии, покорили страну умбрийцев и начали войну с этрусками. Ослабевшая расенская конфедерация с трудом отражала натиск многочисленных врагов, и Рим воспользовался этим обстоятельством, чтобы разобраться со своими противниками на левом берегу. Это ему удалось в полной мере. Затем, когда с этой стороны сила оружия обеспечила ему не только покой, но и владычество, он обратил в свою пользу тяжелую ситуацию, в которой оказались его прежние властители в результате вторжения галлов, и одержал над ними убедительную победу, которая в иных обстоятельствах вряд ли была бы возможной.
Пока этруски, теснимые галльскими агрессорами, в панике бежали до самой Кампаньи, римская армия, отлично вооруженная и прекрасно организованная, перешла реку и захватила все, что можно было. Римляне, к счастью, не стали союзниками галлов, потому что им нечего было с ними делить, и вся добыча досталась им. Но они координировали свои действия с галлами и наносили удары одновременно с ними. В такой ситуации для Рима была еще одна выгода.
Тирренийцы-расены, осажденные со всех сторон, защищали свою независимость до конца. Но когда исчезла последняя надежда, им пришлось решать, какому победителю лучше сдаться. Галлы, как известно, не были варварами. После того, как в пылу первых побед они разграбили многие умбрийские города, они, в свою очередь, построили другие, например Неаполь и Мантую. Они приняли язык покоренного населения и, возможно, их образ жизни. Однако в целом они были чужими на этой земле и отличались алчностью, грубостью и жестокостью. Конечно, этруски предпочли иго народа, который был обязан им своим появлением. Этрусские города открыли ворота перед консулами и объявили себя подданными а иногда и союзниками римлян 3). Это был для них лучший выход. Сенат показал себя разумным и расчетливым и долгое время щадил гордость покоренных народов.