Cină
Весной, когда тягость грядущих тёплых дней греет душу, а воздух кажется слишком ласковым, можно наблюдать картины, не соответствующие этой атмосфере. Ну никак.
Я не помню, сколько их было. То есть: штук пять, а может и шесть... Не так важно. Черти распивали самогон.
Собрались по случаю приезда беса в деревню, старшего брата одного из чертят; сидят, эдакие, важные особы, а на самом деле носом клюют, уже совсем нахлебались. Шутки вправо, шутки влево, а успокоится не могут. И долго они ещё так сидели, пока темнота совсем окрестности не похоронила. Настала ночь. Чёрная, как мысли красноглазых.
– Встаём, товарищи, охотиться пора, – поднялся старший.
– Куды?
– Куды-куды, на болото! – глаза щуплого бесëнка разлились озорством. – Болотник заждался!
Переглянулись игри́вые да вышли из дома. Лес дремуч, страшен. То, что любят бесята, то, что их питает.
– Братцы, а как мы породились то?
– Как-как, из козлят нас слепили, – выплюнул старшой, царапая о ветки свой длинный хвост.
– Из козлят?
– Ну, слыхал, паша наш, Сатана, сил то потерял да решил из зверушек себе марионеток наделать, – кричал сквозь заросли средний, – шёл по саду ядовитых яблонь и увидел козлят. Разделил он злого духа на части, мы и появились.
– А вы помните?
– Чавой? Помним только деревню нашу, как пришли сюда, а что до – уже дело тёмное, – всё также отвечал чёрту чëрт.
Так и дошли до болота.
– Не понравится Болотнику наш визит, чую: не понравится, – лыбился бесëнок.
– Да болото с ним, ё-маё, прыгаем и хватаем русалок, что поменьше, будет нам пир.
То и порешали. Попрыгали в воду несчастные, схватили русалок да потащили в дом. О, что за песни пели прекрасные, а на козлят озлобленных ничего не действовало.
– Разжигайте, будет нам ужин, – улюлюкали черти-малютки, возле костра танцевали, отплясывали похоронный вальс.
– Разжигайте, будет мне ужин, – бас раздался из леса. Огромный холм поломал ветви деревьев, раздавил кусты, спугнул спящих нимф с их кровли на деревьях. Встал перед костром, глаза горят, отдают янтарём.
– Разжигайте, мы с дочками отпразднуем похоронный вальс.
Кончилось тем, что чертей поджарили да отпустили. Нечего ночью разгуливать. Болотник всё порешал.
Zori
Лес горит утром. Горит красным, медным, к концам елей синим, голубым. Горит так, что никто из людей не станет тушить, потому что огня для них нет, а нимфы, вороны, упыри, виверны и другие видят, видят. Им не страшно, нет, они и кружат в огне, и над ним летают, огибают тонкие ветви, самозабвенно сливаясь с пламенем. Всё так, как надо им, oaspeții pădurii¹.
Клюквенные глаза птиц, создающих купол небытия и бытия неотрывно, поблëскивают обыкновенным отливом солнца о морскую воду. И всё-всё-всë затонет в море, что бы не делай, какая бы архимедовская сила не действовала бы на тела. Подводное царство – ад, только с лицом, и вроде как не страшный. Потому что всё здесь будоражит кровь, как волшебный alcool², неосознанно потребляемый всеми жителями зачарованного леса.
Я видела, точно, как сирены пели серенады Дагона, открывали пасть, оглушая тех, кто летал, бегал, проскакивал мимо. И ели потом их, несчастных, и, o, Dracula, как это было драматично.
Я сидела на какой-то обугленной ветке. Было часа четыре утра, рассвет.
Шар, красновато-медный, к краю янтарный, матовый, взлетал. Оттягивая полосы облаков, он окрашивал их персиковым оттенком. Туман стелился по близкому к лесу полю, создавая небесное полотно здесь, на земле. Я старалась тогда не моргать, чтобы запомнить эту картину на всю оставшуюся жизнь. Я не знала, что бывает настолько красиво, и будто только с этой ветви узрела поистине уникальную вещь: любовь. Я влюбилась в медный шар – солнце. То есть: такого вдохновения человек не испытает, пока не увидит это. Это – неправильно красиво, потому что оторваться нельзя, нельзя думать, мыслить. Можно только смотреть, наслаждаться. И чувства мешаются, вытесняют всё, что в вас было, что вы давеча прятали, закапывали в себе. Этот шар заставит вас взять лопату.
– Откапывай обратно, – скажет он тягостно, развязывая слова, сделав акцент на последнюю гласную «ó».
Черти снуют по тропе, переглядываются. Не их час, запрещено бесятам шастать. Но они тоже хотят посмотреть, как рождается любовь. Для них это особый ритуал: бесовщина не может утро лелеять.
На то они и черти: нарушать, любоваться.
¹Гостям леса
²Алкоголь