Комната не была такой уж большой, и в ней мало где представлялось возможным спрятать подобный предмет, но, охваченный тревогой, он шарил повсюду, бессистемно, хаотично, а потом обыскивал все по второму разу, уверенный в том, что недостаточно внимательно посмотрел…
Тот человек вернется, Матерь Божья… Он вернется, и этот его железный взгляд, и голос, способный заставить любого подчиниться… Как признаться ему в том, что сосуд потерян… Потерян навсегда?
В коридоре снова зазвучали шаги, и Ари опять спрятался в своем убежище. Кто-то повернул ключ в замке, открыл дверь и решительно направился к угловому шкафу.
Капитан Караманлис искал наверняка. Он достал из шкафа ведро с опилками, опустил туда руки и вынул украшенный историческими фигурами сосуд, подняв его к потолку, чтобы рассмотреть при свете лампы. Отблеск золота на его лице придавал ему странное выражение и неестественную бледность, но взгляд был красноречив: чудесный предмет сразу же завладел всеми его помыслами. Он застыл, пораженный, выпученные глаза жадно блестели, временами в них читалось странное волнение.
Ари понял: у него нет выбора. Он скользнул за спину капитану, сжимая в руке электрический фонарик, и когда Караманлис поставил сосуд на стол, стоявший сбоку от него, со всей силы ударил его чуть ниже затылка. Тот беззвучно рухнул.
Десять минут спустя Цунтас и агент, явившийся ему на смену, обнаружили капитана на полу. Тот постанывал. Они помогли ему подняться.
— Капитан, капитан, что с вами? Вам плохо?
Караманлис встал, держась за стену, потом провел рукой по глазам и медленно осмотрелся, остановился взглядом на пустой поверхности стола и произнес спокойно:
— Дурно, мне стало дурно. Я уже две ночи не сплю… Быть может, затхлый воздух этого подвала… Здесь нет окон. Пойдемте отсюда, мне нужен воздух.
Они поднялись на первый этаж.
— Капитану стало плохо, — сказал Цунтас.
— Ничего страшного, просто временное недомогание. Я устал…
— Нашли то, что искали? — спросил генеральный директор.
Лицо Караманлиса исказила странная гримаса, он провел рукой чуть ниже затылка.
— Да, — ответил он, — нашел… И кто-то за это поплатится, рано или поздно поплатится, он может в этом не сомневаться.
Они вышли и вместе спустились по главной лестнице. На улице Караманлис остановил такси, чтобы отвезти директора обратно.
— Аристотелис Малидис… Вам что-нибудь говорит это имя?
Директор покачал головой.
— Это один из ваших служащих. Я хочу знать о нем все. Пожалуйста, пришлите мне его досье, если возможно, сегодня же. Я буду ждать.
— Непременно, капитан. Быть может, у вас есть какие-то улики?
— Ничего конкретного… Всего лишь подозрение, но лучше проверить.
— Разумеется.
— Спокойной ночи, господин директор, спасибо за сотрудничество…
— Спокойной ночи, господин капитан. Я всегда к вашим услугам.
Караманлис проследил взглядом за такси, растаявшим во мраке, и вернулся к своей машине. Пора и ему поспать, хотя день выдался плохой и не принес ему удовлетворения. Завтра, на свежую голову, он придумает, как действовать дальше.
Костас Цунтас, сдав свою вахту, тоже поехал спать. Он сел на велосипед и стал изо всех сил крутить педали. Ему не терпелось залезть в постель, и все же он боялся, что уснуть не удастся. Фонарь отбрасывал на утонувшую в полумраке улицу маленький пучок света, становившегося то сильнее, то слабее, в зависимости от наклона дороги. Наконец он добрался до своего дома, достал из кармана ключ от маленького гаража, поднял опускную железную ставню и завел внутрь велосипед, по-прежнему такой же блестящий, как и двадцать лет назад, когда он его покупал. Потом Костас аккуратно закрыл ставню, стараясь не шуметь, и с трудом опустился на колени, запирая висячий замок, хотя и знал, что там, внутри, всегда было нечего красть.
Когда он вставал, на плечо ему опустилась рука, и тогда ноги его затряслись, и он упал на колени, дрожа от страха.
— Это я, Костас, я, Ари.
Старик с трудом встал и прислонился спиной к ставне.
— Ты? Чего тебе еще нужно? Тебе не кажется, что ты довольно надо мной поиздевался? Уверен, ты ничего не положил в хранилище. Скорее, ты пришел что-то забрать. Разве не так? И ведь не постеснялся подвергать опасности репутацию и честь старого коллеги!
— Все так, — ответил Ари, понурив голову. — Я пришел забрать кое-что, и именно я впустил заговорщиков в музей — трех напуганных, отчаявшихся мальчиков и девушку, раненую, несчастную, пронзенную пулей этих мясников. Я пытался спасти их, да, в то время как многие другие, такие же, как они, падали замертво под обстрелом и попадали под гусеницы танков… Бедные дети. — Голос его дрожал от негодования и печали. — Они — наши дети, Коста, о Матерь Божья… — Теперь он плакал, опустив голову. — Это были наши дети…