— Я из полиции, — сказал он ночному портье. — Вы знаете человека, входившего сюда минуту назад?
— Нет. Я его никогда раньше не видел.
— Но ведь он поставил машину во дворе гостиницы.
— Конечно. По поручению владельцев: они наши постояльцы.
Караманлис поблагодарил портье:
— Никому не говорите об этой проверке. Видимо, произошла ошибка. Не стоит понапрасну беспокоить владельца.
— Будьте спокойны, — сказал служащий и продолжил разгадывать кроссворд.
Караманлис снова сел в машину и двинулся в путь, намереваясь догнать человека, оставившего «ровер» Шилдса на парковке гостиницы. Он хотел, если получится, задержать его и задать несколько вопросов. Медленно двигаясь вперед и не теряя из виду левую обочину дороги, он наконец увидел незнакомца. Тот шел быстро, засунув обе руки в карманы. На нем были хлопковые брюки, темный пиджак, тоже хлопковый, и легкие вельветовые туфли. Караманлис нажал на газ и обогнал его, а потом, спрятавшись за первым поворотом дороги, развернулся и поехал навстречу незнакомцу, осветив фарами его лицо. Он немедленно узнал этого человека: тот же самый пронзительный взгляд, то же властное выражение, то же суровое лицо с резкими чертами, словно из железа.
Ему навстречу шел Анастасиос Богданос.
Десять лет прошли, не оставив следов на его лице, словно вода, омывающая базальтовую скалу. Караманлис хотел было нажать на педаль тормоза, но сдержался. Он уехал прочь, туда, где Богданос не мог его видеть, а потом вернулся обратно пешком, продолжив слежку. В какой-то момент адмирал сошел с дороги и поднялся на вершину небольшого мыса, нависавшего над морем, сел там, зажав руки между коленями, и долго, без движения, глядел на блестящую ширь волн.
Клаудио Сетти с того места, где он лежал, было видно извилистое шоссе, ведущее в Гитион, а из кабины доносился смутный, далекий гул голосов, перемежавшийся долгими паузами и звуками радио. Пару раз грузовичок тормозил у блокпостов, но Клаудио не тревожился и всякий раз без каких-либо эмоций разглядывал через край кузова полицейских и их машины, которые пропадали вскоре во мраке.
Они проехали Гитион и двинулись по дороге на север. Им начинала овладевать усталость. Покачивание грузовичка постепенно усыпляло его. Музыка, передаваемая по радио, приглушенная стенками кузова, теперь казалась ему похожей на песню, которая всегда была с ним в самые яркие моменты его жизни, что-то вроде народной баллады: мать напевала ее ему в детстве. Мать умерла, когда он был совсем маленьким, и эта мелодия осталась единственным напоминанием о ней.
Километров через десять пикап замедлил ход, а потом остановился на железнодорожном переезде, и Клаудио очнулся. Когда машина снова пришла в движение, он спрыгнул на землю и, выждав немного, укрывшись за будкой, пешком пошел в ту же сторону. Незнакомцы помогли ему обвести вокруг пальца могущественный полицейский аппарат и даже не подозревали об этом.
Он снова пришел в себя, ощутил прилив сил и энергии, хотя и не ел много часов. Быстрым шагом он брел сквозь теплую ночь, под пение петухов и лай собак, а когда небо начало светлеть, тракторист подвез его до таверны, располагавшейся недалеко от Эгия. Хозяин принес ему яичницу омматия и фасоль под соусом со свежим хлебом.
Все было вкусно, а счет составил всего лишь двести драхм.
12
Аэрополис
12 августа, 8.00
Капитана Караманлиса разбудил телефонный звонок от агента Главного управления полиции Афин.
— Капитан, я нашел нераскрытое дело Интерпола, отправленное в архив. Оно вас, несомненно, заинтересует. Два месяца назад в Югославии было обнаружено тело сотрудника английского посольства в Белграде, некоего господина Джеймса Генри Шилдса. Он находился на охоте в Македонии, в окрестностях долины Струмы. Стрела пронзила ему сердце, а рот и глаза жертвы были завязаны.
Караманлис несколько секунд молчал, пораженный услышанной новостью. Потом проговорил:
— Ничего удивительного: он занимался грязной работой.
— Есть еще кое-что: в кармане его пиджака был обнаружен листок с надписью по-гречески. Поэтому я подумал, что, вероятно, это вас заинтересует. Мне сразу вспомнилось убийство Руссоса и Карагеоргиса.