В дверь часто и хаотично застучали. В оконную решетку ухнулся и отскочил зубастый мячик. Очередная стая мячиков-пираний нашла меня.
Глава 5
Я распахнул дверь, выскочил, намереваясь прорубить себе дорогу, истребляя новую стаю зубастиков. Двор был заполнен ими, как шевелящимся ковром, что меня не смутило, я прорубался сквозь их полчища, будто пророк сквозь Красное море, и даже пробился к воротам.
Ковер не кончался за ними. Мячики катились с сопки, весело подпрыгивая, и я не видел ни клочка чистой земли, все было покрыто зубастой ордой. Я вернулся в дом, кромсая живой ковер. Захлопнул дверь, невзирая на сопротивление тварей, даже раздавил нескольких из них. Они были мягкие и занятно лопались, когда я давил их полутонной чугуна.
Множество мячиков успело запрыгнуть внутрь, но с ними я разобрался без проблем. Полчища снаружи долбились, пробуя форт на прочность во всех доступных местах. Удары не казались сильными, но их было так много, что тяжеленная дверь содрогалась, как межкомнатная фанера, если в нее лупить волейбольным мячом.
Инстинкт самосохранения у зубастиков отсутствовал напрочь. Возможно, коллективный разум толкал их на самоубийство, или же они заскучали до смерти в этой пустыне. Что происходит за дверью, я мог только догадываться, зато хорошо видел, как мячики врезались со всей дури в решетку, лопаясь, будто спелые помидоры.
Я пнул изрядно обглоданный проникшими в дом зубастиками труп гоблина. Втравил ты меня в историю, дружище! А ведь я мог спокойно уйти с места преступления под личиной копа. И все ради чего? Узнать про интрижку демона-рептилоида с суккубом и послушать рассуждения, как мы с демоном похожи. Буквально одно лицо!
Я взял себя в руки. И при жизни я не был склонен к панике, тем более глупо о чем-либо переживать после смерти. Я — инвейдей, мертвец и пришелец! Я путешествую по осколкам былых миров будто по комнатам собственного дома! Я могу выбраться из ловушки не только через дверь!
Я попытался настроиться на ключ, которым Васнецовы запечатали этот мир. Я помнил вибрации, которые ощутил, находясь рядом с титановым столбом в подвале сгоревшего особняка. Получилось не сразу и не то, на что я рассчитывал. Абсолютно без перехода, провала в кроличью нору или любого предупреждения я оказался в другом месте.
Интерлюдия
Гарри Торфл, младший аналитик инвестиционного фонда «Левиафан», пялился в экран, на котором ветвились и сплетались, будто клубок змей, скользящие средние, вступая в схватку с полосами Боллинджера.
Графики предсказывали тому, кто способен увидеть, судьбу крутейшей айти-компании Tangerine garden. Тангерины, а по-русски «мандаринчики», не без причины считались самыми выпендрежными смартфонами в мире, мечтой любого пижона-миллениала.
Падение мандариновых акций Гарри увидел еще вчера вечером, дома, глядя на тот же график, но без паутины индикаторов, которая только мешала. В офисе заниматься чем-то подобным было невозможно, наверняка кто-то грубо прервет медитацию, необходимую для взгляда в будущее.
Сейчас же Гарри глядел на экран, пытаясь выстроить стройную и убедительную теорию, почему айти-гигант потеряет за три дня пятнадцать процентов своей стоимости.
— Гарри, солнышко мое!
Эшли подкралась, как ей казалось, незаметно. Даже не будь у Гарри дара предвиденья, из чернокожей толстушки вышел никудышный ниндзя. Девушка погладила аналитика по голове и положила перед ним пирожное.
— Радость моя, — щебетала Эшли, — скажи, что у тебя есть подарочек для твоей любимой Эшли!
— Бруклин авиа, — коротко ответил Гарри.
— Им же пипец, — удивилась Эшли. — Это все знают.
— Ты шортишь Бруклин?
— Как и все! — воскликнула толстушка, экспрессивная, как и всегда.
— Вот и шорти дальше. Но помни! Ровно в полночь тыква превратится в карету.
— И когда у нас полночь? — Эшли затаила дыхание.
— Между двести тридцатью и двести тридцатью пятью долларами за акцию. Так что бери в короткую еще пунктов сто пятьдесят, а потом начинай выкупать на всю котлету.
— Ох, солнышко, если бы ты не был надежен, как швейцарский сыр, — Эшли не слишком ладила с метафорами, — в жизни бы не поверила.
Толстушка вручила аналитику конверт.
— Потом, — вяло запростестовал Гарри, — поблагодаришь, когда сработает!
— Ты не ошибаешься, Гарри, никогда не ошибаешься. И для протокола, кто сказал про разворот?