Я присвистнул. Ситуация серьезнее, чем я предполагал.
— А Паттерсон?
— О, он тоже не остался в долгу. Обвинил Харрисона в сокрытии информации от партнеров, манипуляциях с прибылью и мошенничестве с клиентскими счетами. — Бейкер провел рукой по волосам. — Называл его «диктатором и тираном, который превратил партнерство в свою личную вотчину».
— И что теперь?
— Харрисон созвал экстренное собрание партнеров. Они сейчас в конференц-зале, решают судьбу Паттерсона. — Бейкер нервно оглянулся. — И кстати, тебе лучше бы показаться Харрисону. Он спрашивал о тебе с таким выражением, что мне стало не по себе.
Я кивнул и направился к кабинету Харрисона. По пути анализировал информацию.
Паттерсон совершил грубейшую ошибку, предоставив конфиденциальные материалы фирмы конкурентам. В партнерском соглашении подобные действия наверняка классифицировались как основание для исключения.
Однако в юридической практике 1920-х исключение партнера было сложной процедурой. Партнерские соглашения того времени обычно требовали единогласного решения остальных партнеров или, по крайней мере, квалифицированного большинства в две трети голосов.
Если Паттерсон имел сторонников среди других партнеров, его исключение могло превратиться в затяжную юридическую баталию.
Я постучал в дверь кабинета Харрисона. Через матовое стекло виднелась его фигура, склонившаяся над бумагами.
— Войдите! — раздался резкий голос.
Харрисон выглядел измотанным. Галстук сбился набок, воротничок рубашки расстегнут, обычно аккуратно зачесанные волосы растрепаны. Глаза покраснели, то ли от усталости, то ли от гнева.
— А, Стерлинг! — он поднял голову. — Наконец-то соизволили появиться. Где вас носило весь день?
— Встречался с потенциальным клиентом, сэр, — ответил я, сохраняя спокойствие. — Саймон Вестон порекомендовал меня своему деловому партнеру из Оклахомы. Обсуждали возможности инвестирования в нефтяной сектор.
Харрисон пристально посмотрел на меня, словно пытаясь определить, говорю ли я правду.
— В будущем извольте информировать о своих отлучках заранее, — проворчал он, явно смягчившись. — Сегодня у нас тут чрезвычайная ситуация.
— Да, я слышал, сэр. Очень неприятное дело.
Харрисон хмыкнул, откидываясь в кресле.
— «Неприятное» — это мягко сказано, Стерлинг. Предательство — вот точное слово. — Он сжал кулак так, что костяшки побелели. — Двадцать лет мы с Паттерсоном строили эту фирму. Двадцать лет! И он передает наши материалы Коннорсу, этому стервятнику, который годами пытался переманить наших клиентов!
Я сохранял невозмутимое выражение лица, хотя внутренне анализировал каждое слово и жест Харрисона.
— Боюсь даже представить, сэр, какое это потрясение для вас.
Харрисон махнул рукой, словно отгоняя муху.
— Дело не в моих чувствах, Стерлинг. Дело в репутации фирмы. В доверии наших клиентов. Если разнесется слух, что партнер «Харрисон и Партнеры» делится конфиденциальными аналитическими материалами с конкурентами, нам конец!
Я понимающе кивнул.
— Что теперь будет с мистером Паттерсоном?
Харрисон потянулся к графину с виски, стоявшему на боковом столике. Налил два стакана и один пододвинул мне.
— Собрание партнеров только что закончилось, — сказал он, делая большой глоток. — Одиннадцать против четырех при одном воздержавшемся за исключение Паттерсона из партнерства.
Я внутренне присвистнул. Большинство явно за Харрисона. Но голосование не решало всех проблем.
— Но ведь исключение партнера — сложный юридический процесс, сэр? Особенно партнера-основателя.
Харрисон мрачно усмехнулся.
— Вы хорошо информированы, Стерлинг. Да, согласно нашему партнерскому соглашению 1907 года, даже при голосовании партнеров требуется формальное доказательство нарушения фидуциарных обязательств. Юристы уже работают над этим, но процесс займет время.
Он сделал паузу, изучающе глядя на меня.
— А тем временем, Паттерсон имеет доступ ко всем нашим документам, клиентским базам и финансовой информации. Понимаете, к чему я клоню?
— Вам нужно собрать доказательства его нарушений, прежде чем он успеет нанести еще больший ущерб, — ответил я.
— Именно. — Харрисон наклонился вперед. — И здесь мне понадобится ваша помощь, Стерлинг.
Я изобразил легкое удивление.