С этими мыслями я отправился домой, тщательно проверяя, не возобновилась ли слежка. Дважды я менял маршрут, трижды проходил по магазинам с несколькими выходами. К моей квартире на 42-й Восточной улице я подошел, убедившись, что за мной никто не следует.
В квартире первым делом я проверил свои «маячки». Волоски, невидимо приклеенные к косяку двери, крошечные метки мелом на углу стола.
Ничего не тронуто. Никто не входил в мое отсутствие.
Задернув плотные шторы, я включил настольную лампу и достал из тайника за картиной записную книжку в кожаном переплете.
Мой зашифрованный дневник, где я фиксировал движение капитала и ключевые финансовые решения. В отличие от блокнотов большинства финансистов, здесь не было ни одного настоящего имени или названия компании. Только коды, понятные лишь мне.
«Подготовка к операции U. проходит успешно», записал я.
Я откинулся в кресле, осмысливая достижения. Всего за несколько месяцев я превратился из никому не известного стажера в миллионера с влиятельными связями в финансовом и криминальном мирах Нью-Йорка.
Харрисон ценил мои аналитические способности, Прескотт включил меня в круг избранных клиентов, Мэдден доверил мне управление теневым капиталом. Даже сам Вандербильт теперь консультировался со мной по вопросам долгосрочных инвестиций.
И все же что-то меня беспокоило. С каждым днем круг подозревающих что-то неладное расширялся. Сначала Мэдден с его проницательным взглядом бывшего уличного бойца. Потом Кляйн, чья немецкая педантичность и аналитический ум замечали любые нестыковки в моей легенде. Элизабет с ее журналистским чутьем на необычные факты.
Теперь к этому списку добавились и конкуренты Мэддена, заинтересовавшиеся нашими необычайно успешными инвестициями. Как долго я смогу балансировать на этом лезвии ножа?
Из окна доносился приглушенный гул города. Автомобильные гудки, обрывки музыки из проезжающих такси, смех подвыпивших гуляк, возвращающихся из подпольных баров. Нью-Йорк 1928 года, неудержимый, оптимистичный, ослепленный собственным процветанием, не подозревал о катастрофе, готовой обрушиться менее чем через год.
А я сидел здесь, в тускло освещенной комнате, с тяжестью этого знания и ответственностью за собственные решения. Таков парадокс моего существования.
Чем успешнее я становился в этой эпохе, тем сильнее ощущал себя чужаком, знающим слишком много и при этом слишком мало способным изменить.
Спрятав дневник обратно в тайник, я подошел к окну. Небо над Манхэттеном уже потемнело, но город сиял тысячами огней.
Неоновые вывески, уличные фонари, освещенные окна небоскребов. Все создавало иллюзию вечного праздника. Ночная жизнь только начиналась.
Пора готовиться к встрече с Элизабет.
Глава 17
Ужин
Я пришел в «Синюю птицу» на двадцать минут раньше назначенного времени. Мне нужно выбрать правильный столик.
Достаточно укромный для конфиденциального разговора, но с хорошим обзором зала. В моем положении предусмотрительность стала второй натурой. Вместо отдельного кабинета лучше остаться в общем зале, где-нибудь в укромном уголке.
Джаз-клуб располагался в полуподвальном помещении на Бликер-стрит, в самом сердце Гринвич-Виллидж. У входа нет вывески.
Только маленькая латунная табличка с изображением птицы. Заведение не афишировало себя, как и многие подобные места в эпоху Сухого закона, но его знали все, кто имел отношение к богемному миру Нью-Йорка.
Спустившись по крутой лестнице, я кивнул вышибале, крупному чернокожему мужчине в строгом костюме. Он узнал меня и молча показал на свободный столик в углу.
Внутри клуб выглядел как маленький оазис свободы посреди законопослушного города.
Темно-синие бархатные шторы на стенах поглощали звуки, создавая ощущение интимности. Потолок затянут легкой тканью, имитирующей ночное небо с мерцающими звездами.
На маленькой сцене негромко играл квартет. Саксофон, фортепиано, контрабас и барабаны.
Темнокожие музыканты исполняли мелодичный, немного меланхоличный блюз, идеально дополняющий атмосферу полумрака.
Я заказал содовую, размышляя о предстоящей встрече. Часы на стене показывали восемь сорок. Элизабет должна прийти в девять, но я знал, что она обычно приходит раньше.
— Виски под видом чая, как обычно, мистер Стерлинг? — тихо спросил официант, наклонившись к моему столику.
— Не сегодня, Томас. Сохраняю ясность мысли, — ответил я с легкой улыбкой.
Сухой закон действовал уже восемь лет, но мало кто в Нью-Йорке обращал на него внимание. В таких заведениях, как «Синяя птица», спиртное подавали в чайных чашках или кофейных кружках, а полиция получала регулярные «пожертвования» за то, чтобы не замечать очевидного.