Выбрать главу

Я перечитал все телеграммы, проверяя каждое слово. В случае перехвата они должны выглядеть как обычная деловая переписка между канадскими и американскими компаниями. Но для посвященных каждое кодовое слово несло точную инструкцию.

«Северное сияние» означало активацию всех спящих активов и начало скоординированной атаки на Continental Trust. «Сценарий капитуляции» предполагал театральную игру перед представителями треста, имитацию полного поражения Merchants Farmers Bank. «Документы о банкротстве» должны убедить противника в успехе их операции.

Самым важным был временной код: «восемнадцатое марта ноль шесть ноль ноль восточное время». Дата на самом деле была другой.

Именно в это время должна начаться синхронная атака по всем направлениям. Канадские банки предъявят долговые требования, федеральные агенты проведут аресты, а пресса опубликует компрометирующие материалы.

Я встал из-за стола и подошел к окну. Внизу мерцали огни Торонто, а вдали светились отблески на водной глади озера Онтарио.

В половине девятого вечера я спустился в вестибюль отеля к телеграфному столу. Дежурный телеграфист, пожилой мужчина с седыми усами и очками в стальной оправе, принял четыре телеграммы и тщательно пересчитал слова для определения стоимости.

— Мистер Грэхем, — сказал он, пробивая чеки на машинке «Ремингтон», — общая стоимость составляет восемь долларов сорок центов. Доставка в Нью-Йорк займет от двух до четырех часов в зависимости от загруженности линий.

— Прекрасно, — ответил я, расплачиваясь канадскими долларами. — Это срочные деловые сообщения.

— Понимаю, сэр. Коммерческие телеграммы имеют приоритет.

Телеграфист сел за аппарат Морзе — сложное устройство из латуни и эбонита — и начал отстукивать первое сообщение. Короткие и длинные сигналы складывались в буквы, буквы в слова, слова в приказы, которые через несколько часов запустят механизм уничтожения Continental Trust.

Вернувшись в номер, я заказал виски со льдом и сел в кресло у камина, где потрескивали березовые поленья. Впервые за последние дни я чувствовал нечто похожее на спокойствие.

Реализована самая сложная часть плана. Канадские союзники найдены, финансирование получено, инструкции переданы.

Теперь оставалось вернуться в Нью-Йорк и разыграть спектакль побежденного банкира. Continental Trust должен поверить в свою полную победу, чтобы не заметить подготовку к контрудару.

Я достал из портфеля еще один документ, билет на завтрашний вечерний поезд до Нью-Йорка. Формально это неудачная деловая поездка, провалившиеся переговоры с канадскими партнерами. Фактически — последние приготовления к операции, которая должна полностью изменить расстановку сил в американском финансовом мире.

За окном начинал падать снег, крупными хлопьями опускаясь на огни Торонто. Канадская зима была мягче нью-йоркской, но не менее красивой. Через сутки я буду обратно в своем кабинете, изображая отчаяние и готовность к капитуляции.

А еще через трое суток Continental Trust узнает, что означает воевать против человека, который видит будущее.

Я допил виски, погасил свет и лег спать, чувствуя удовлетворение от хорошо выполненной работы. План «Северное сияние» запущен. Обратного пути нет.

* * *

Центральный вокзал Нью-Йорка встретил меня привычным гулом голосов, лязгом металла и свистками паровозов, но сегодня эти звуки казались особенно значимыми. Они означали возвращение в город, где Continental Trust считал меня побежденным. Именно этого впечатления я и добивался.

Поезд из Торонто прибыл точно по расписанию в половине восьмого вечера. Я медленно спустился на платформу номер пятнадцать, неся в руках потертый кожаный чемодан и портфель, образ неудачливого бизнесмена, вернувшегося из провалившейся командировки. Мой костюм был слегка помят от долгой дороги, галстук ослаблен, а на лице я старательно поддерживал выражение усталости и разочарования.

Над головой простирались грандиозные своды главного зала вокзала, сто двадцать пять футов в высоту, украшенные созвездиями из электрических лампочек. Обычно это зрелище наполняло меня восхищением техническими достижениями эпохи, но сегодня я едва поднял глаза, изображая человека, сломленного неудачей.