— Извините за задержку, — сказал я, собирая бумаги. — Эти правительственные дела не терпят отлагательств.
— Конечно, конечно, — ответил Барух, но я заметил, что его голос звучит чуть более рассеянно, чем обычно.
Мы провели еще полчаса в светской беседе о состоянии рынков, перспективах европейской экономики и планах администрации Гувера. Барух обаятелен как всегда, но я ощущал некую натянутость в его манере, словно часть его внимания занята чем-то другим.
Расставаясь у выхода из клуба, он пожал мне руку и сказал:
— Уильям, было приятно встретиться. Надеюсь, ваши правительственные проекты принесут пользу стране.
— Безусловно, Барнард. А ваши европейские связи, надеюсь, помогут укрепить международное сотрудничество в правильном направлении.
Это была едва заметная проба, намек на его контакты с европейскими финансистами. Барух лишь кивнул с неопределенной улыбкой.
Выходя на Пятую авеню, я чувствовал странную смесь удовлетворения и беспокойства.
Наживка заброшена. Теперь оставалось только ждать, клюнет ли рыба.
И надеяться, что в процессе проверки друга я не потеряю не только союзника, но и собственную веру в то, что в этом мире еще остались люди, которым можно доверять.
Впрочем, в финансовом бизнесе паранойя часто оказывается более надежным советчиком, чем оптимизм. Даже если это паранойя по отношению к друзьям.
Глава 25
Правда и ложь
Организовать слежку за одним из самых известных людей Нью-Йорка — задача, требующая определенной изобретательности. Нельзя просто поставить человека с газетой на углу улицы, когда объект наблюдения знаком половине финансового квартала и имеет привычку замечать детали.
— О’Мэлли, — сказал я, вызвав ирландца в свой кабинет на следующее утро после встречи в клубе, — мне нужна твоя помощь в деликатном вопросе.
О’Мэлли был одним из тех людей, которые умеют растворяться в толпе, несмотря на внушительные габариты. Бывший докер, ставший моим неофициальным начальником службы безопасности, он обладал удивительной способностью быть незаметным, когда это требовалось.
— Слежка? — он сразу понял, о чем речь. — За кем?
— За Барнардом Барухом.
О’Мэлли присвистнул:
— Серьезная мишень, босс. А что конкретно нужно знать?
— С кем встречается, куда ездит, кто его посещает. Особенно интересуют европейцы. Высокий мужчина лет сорока пяти, седеющие волосы, дорогая одежда. Возможно, представляется как мистер Вольф.
— Сколько людей можно задействовать?
— Троих. Если больше, привлечем внимание. Меньше — упустим детали. Работать в сменах, дневное наблюдение — обязательно. И, О’Мэлли, никакой самодеятельности. Только наблюдение и фиксация.
Первые результаты пришли уже к вечеру. О’Мэлли явился с блокнотом, исписанным его размашистым почерком.
— Интересный был день у мистера Баруха, — сказал он, устраиваясь в кресле напротив моего стола. — Утром обычные дела — офис, встречи с клиентами, обед в «Уолдорф-Астории» с сенатором из банковской комиссии.
— А потом?
— А потом стало любопытно. В три часа дня к его офису подъехал черный «Паккард», тот самый, который вы видели раньше. Из машины вышел мужчина, подходящий под ваше описание.
Я почувствовал, как учащается пульс. Значит, контакт состоялся. Быстрее, чем я ожидал.
— Сколько времени продлилась встреча?
— Тридцать семь минут. Мой человек засек по часам. Европеец вышел с портфелем, тем же, с которым пришел, но Джонни заметил, что портфель выглядел более полным.
Классический способ передачи документов. Приходишь с пустым портфелем, уходишь с полным. Или наоборот, в зависимости от направления передачи информации.
— А поведение Баруха после встречи?
— Тут становится еще интереснее. Через час после отъезда европейца Барух покинул офис и поехал не домой, а в Western Union на Бродвее. Отправил телеграмму. Мой человек не смог подобраться достаточно близко, чтобы прочитать текст, но видел, что адрес международный.
Телеграмма в Европу сразу после встречи с возможным агентом альянса. Совпадение выглядело слишком подозрительным, чтобы им быть.
На следующий день картина повторилась с небольшими вариациями. О’Мэлли доложил о второй встрече, на этот раз в отеле «Астор», в приватном обеденном зале.
— Та же длительность? — спросил я.
— Чуть дольше. Сорок пять минут. И на этот раз мой человек заметил кое-что еще. Когда европеец уходил, он нес не только портфель, но и свернутые чертежи.