Когда мы оторвались друг от друга, Констанс прижалась к моей груди:
— Уильям, я не хочу возвращаться в зал. Останемся здесь.
Я обнял ее крепче, чувствуя, как ее сердце бьется в унисон с моим:
— Но второй акт…
— Второй акт может подождать, — она улыбнулась, и в этой улыбке было столько женского лукавства и желания, что у меня закружилась голова.
Я задернул тяжелые бархатные портьеры, отделив нашу ложу от остального мира. Приглушенные звуки оперы доносились словно из другой реальности, создавая романтический фон для наших объятий.
Констанс села на широкий диван у задней стенки ложи, и я устроился рядом с ней. Ее рука легла мне на грудь, а глаза светились в полумраке.
— Знаешь, — прошептала она, — когда я была маленькой девочкой, я мечтала о принце, который унесет меня в волшебный замок. Но сейчас понимаю, что лучше принца может быть только мужчина, который создает собственное королевство.
— Королевство?
— Твой банк, твои люди, твое влияние. Ты строишь что-то новое, Уильям. И я хочу быть частью этого.
Она повернулась ко мне всем телом, и изумрудный шелк ее платья зашуршал в тишине ложи. Мои руки сами собой обхватили ее талию, и мы снова оказались в объятиях друг друга.
На сцене Тоска пела свою знаменитую арию «Vissi d’arte», но для нас существовала только наша собственная музыка: учащенное дыхание, шорох шелка, приглушенные слова нежности.
Страсть, которую мы так долго сдерживали, наконец вырвалась на свободу. В бархатной полутьме оперной ложи, под звуки бессмертной музыки Пуччини, мы отдались друг другу с той безоглядностью, которая приходит только к тем, кто понимает хрупкость счастья в этом непредсказуемом мире.
Когда занавес опустился под аплодисменты зрительного зала, мы лежали в объятиях на диване, укрытые моим смокингом. Констанс рисовала пальцем узоры на моей груди, а я гладил ее волосы, растрепавшиеся от наших ласк.
— Уильям, — тихо сказала она, — что бы ни происходило в твоей жизни, какие бы опасности тебя ни ждали, помни, у тебя есть я. И я никуда не уйду.
Я крепко прижал ее к себе, понимая, что эта женщина стала для меня гораздо большим, чем просто красивой спутницей. Она стала якорем, который удерживал меня в мире нормальных человеческих чувств среди финансовых интриг и политических игр.
Огни оперного театра медленно гасли, публика расходилась, но мы не торопились покидать нашу бархатную крепость. Эта ночь стала рубежом в наших отношениях.
После нее уже нет пути назад к простым светским знакомствам. Теперь мы связаны узами, которые сделали нас уязвимыми друг для друга, но и невероятно сильными вместе.
Глава 20
Эскалация
Утро встретило меня ледяным дождем, барабанящим по окнам особняка. Я сидел в библиотеке с чашкой крепкого кофе, просматривая утренние газеты, когда мой взгляд наткнулся на заголовок, от которого кровь застыла в жилах.
«КРАСНАЯ УГРОЗА В СЕРДЦЕ УОЛЛ-СТРИТ», — гласила первая полоса «Wall Street Journal». Подзаголовок был еще хуже: «Банкир-социалист подрывает основы американской экономики».
Статья, подписанная Генри Макмиланом, одним из самых влиятельных финансовых журналистов страны, написана с хирургической точностью профессионального клеветника. Каждый абзац содержал тщательно выверенную дозу яда:
«Программа так называемого микрокредитования мистера Уильяма Стерлинга представляет собой не что иное, как попытку внедрения социалистических методов в американскую банковскую систему. Выдача займов без должного обеспечения, льготные процентные ставки для „рабочих семей“, пропаганда „равных возможностей“ — все это прямо заимствовано из большевистского арсенала экономических диверсий».
Далее шли «свидетельства экспертов». Анонимные источники из федеральных органов, которые якобы «серьезно обеспокоены деятельностью мистера Стерлинга». Особенно меня поразил один пассаж:
«По данным наших источников, банк „Merchants Farmers Bank“ получает финансирование от подозрительных источников, возможно связанных с международными коммунистическими организациями. Цель этого финансирования очевидна — разрушить доверие американского народа к традиционным финансовым институтам».
Я отложил газету и потянулся к следующей. «New York Times» была более сдержанной, но не менее ядовитой. Редакционная статья под названием «Опасность популистских экспериментов в банковском деле» содержала изящные академические формулировки, которые, однако, несли тот же смысл.
«Tribune» пошла еще дальше, поместив на третьей полосе карикатуру: я был изображен в русской ушанке с красной звездой, раздающий деньги толпе оборванцев на фоне разрушенной Статуи Свободы. Я быстро просмотрел все газеты.