Дэн Ченслор Оракул смерти (Конан)
(«Северо-Запад Пресс», «АСТ», 2006, том 122 «Конан и оракул смерти»)
– Твой сын сегодня умрет, – произнес Оракул.
Лицо герцога Альдо окаменело. Несколько мгновений оно оставалось бледным и неподвижным, и в голове Стефана, его оруженосца, промелькнула безумная мысль – не превратило ли хозяина в мрамор черное колдовство.
Потом крошечная жилка быстро-быстро забилась у правого глаза герцога. Его черты утратили застылость, но жизнь так и не вернулась в них. Казалось, оттаивает ледяная маска – и когда солнечное тепло растопит ее совсем, она исчезнет, схлынув с голого черепа мутной волной.
На всякий случай, Стефан шагнул вперед, протягивая руку – и вовремя. Герцог пошатнулся, и его похолодевшие пальцы мертвой хваткой сжались на запястье слуги.
Провидец стоял возле алтаря, безмолвный и невозмутимый. Свет лился на его высокую фигуру из узких витражных окон, на которых умелая рука мастера чертала жизнь и смерть, падение и триумф.
Те, кто приходил к прорицателю, вряд ли были для него более реальны, чем эти фигуры, изображенные на стекле. День за днем он говорил им правду, принося радость и тоску – сам же давно забыл и первое, и второе.
Альдо не замечал Оракула. Не видел он и оруженосца, чью руку с каждым мгновением сжимал все сильнее. Взгляд герцога был прикован к большой плетеной корзине, стоящей на алтаре. В ней, на бархатных подушках с родовым гербом, заботливо прикрытый пуховым одеялом, – лежал его сын.
– Мерзкий волшебник!
Ярость горячей волной хлынула из Альдо. Мгновенный шок отступил, чтобы вернуться после. Его место заняли гнев и отчаяние.
– Я пришел к тебе, чтобы узнать будущее, а слышу бред пьяного. Разуй глаза, гнилой чародей – мой сын родился две недели назад. Как он может умереть сегодня?
Руки в атласных перчатках бессильно били по воздуху. Герцог рвался вперед, пытаясь добраться до Оракула, схватить за тощую шею и сжимать, сдавливать до тех пор, пока лживый язык не вывалился из потемневших губ.
Однако он был не первым, кто хотел познать будущее, а вместе с тем познал боль и скорбь. Магический барьер, невидимый для простых людей, надежно защищал прорицателя. Альдо стучал о невидимую стену, пока силы не оставили его, и он медленно осел на мозаичный пол.
– У твоего сына нет будущего, – сказал Оракул. – Прости.
* * *Корделия Аквилонская, уперев руки в бедра, смотрела на простиравшуюся под ее ногами дорогу. Девушка стояла на высоком камне, а внизу, словно бесконечная нитка бус, шли паломники.
Их фигуры, согбенные долгим путем, складывались в слово «нетерпение» – и все же они двигались медленно. Кто от усталости, ибо долгий путь от города до Храма следовало преодолеть пешком, ни разу не останавливаясь. Так повелели боги, иначе предсказание не будет верным – об этом услужливо рассказывали жрецы Оракула всем, кто собирался спросить у него совета.
Другие умеряли шаг, чтобы выказать почтение провидцу, чьими устами говорят сами небожители. Третьи просто не хотели выделяться из толпы, и спешить там, где остальные идут медленно.
Но были и те, чьи ноги сковывал страх. Они боялись узнать свою судьбу – но столь же сильно страшились не сделать этого.
– Сколько они платят за предсказание? – мрачно спросила Корделия.
– По золотой монете, – ответил Конан. Киммериец и его спутница направлялись в Замору. Извилистая горная тропа привела их к Храму Оракула, и они решили сделать небольшой крюк, чтобы посмотреть на знаменитую дорогу паломников.
– Ну, это немного, – сказала девушка, и в ее тоне ясно читалось облегчение.
Она терпеть не могла, когда кто-то получает большие деньги – и не пригласил ее поучаствовать.
– На каждый дорожный столб, – продолжал киммериец. – Видишь – вон там стоит монах, и всякий паломник дает ему по динару.
– Уши Нергала, – прошептала Корделия. – Конан. А сколько здесь столбов?
– Лучше тебе не считать, Корди. Иначе наживешь язву.
Девушка яростно хлестала взглядом по дороге, подсчитывая проходящих людей и тут же переводя паломников в динары.
– А ведь в Аренджуне, когда я была девчонкой, мне предлагали стать прорицательницей, – сказала она. – Дура, зачем же я отказалась? Правда, то был всего лишь бродячий цирк, но ведь я могла расти.
Конан как-то сомневался, что жрецы Оракула берут новых провидцев из балаганов. Однако он твердо знал, что отношения между людьми тем крепче, чем меньше споришь по пустякам, а потому промолчал.
Дав аквилонке немного прийти в себя, он заметил:
– Сам пророк ничего не получает из этих денег. Он ведет жизнь аскета, ест овощи и пьет лишь воду из родника.