И, схватив каминные щипцы, она стала в боевую позу у запертой двери.
Муж, растроганный, а может быть, и пристыженный таким примером самоотверженности, тоже поднялся, ворча и не снимая ночного колпака; он вооружился совком и стал против своей любезной половины.
Они прождали минут двадцать в полном молчании. Ни единый звук не нарушил тишины. Тогда разъяренная жена опять легла, заявив:
— А все-таки я уверена, что кто-то ходит.
На другой день муж во избежание ссоры ни словом не обмолвился о ночной тревоге.
Но следующей ночью г-жа Леребур разбудила его еще порывистей и, задыхаясь, пролепетала:
— Гюстав, Гюстав, в саду кто-то открыл калитку.
Он был поражен такой настойчивостью и подумал, уж не лунатик ли она. Он собрался было разогнать этот опасный бред, как вдруг ему показалось, что в самом деле под стеной дома слышится легкий шорох.
Он встал, подбежал к окну и увидел... да, увидел белую тень, быстро скользящую по аллее.
Он прошептал, почти лишаясь сил:
— Кто-то есть.
Потом собрался с духом, взял себя в руки и, внезапно подбодренный негодованием на грабителей, проговорил:
— Погодите, погодите, вы у меня узнаете!
Он бросился к комоду, отпер его, вынул револьвер и сбежал по лестнице.
Обезумевшая от страха жена неслась вслед за ним, крича:
— Гюстав, Гюстав, не бросай меня, не оставляй меня одну! Гюстав! Гюстав!
Но он не слушал; он был уже у калитки. Тогда она поспешила наверх и забаррикадировалась в спальне.
Она прождала пять, десять минут, четверть часа. Ею овладел безумный ужас. Сомнений нет: его убили, схватили, связали, задушили. Она предпочла бы услышать все шесть револьверных выстрелов, знать, что он борется, что он защищается. Но безмолвная тишина, страшная деревенская тишина приводила ее в отчаяние.
Она позвонила Селесте. Селеста не пришла, не отозвалась. Она позвонила еще раз, обмирая от страха, теряя сознание. Весь дом по-прежнему безмолвствовал.
Прислонившись пылающим лбом к холодному окну, она старалась проникнуть взглядом в темноту ночи, но различала лишь черные тени деревьев вдоль серых очертаний дорожек.
Пробило половину двенадцатого. Прошло уже три четверти часа, как ушел ее муж. Она его больше не увидит! Да, конечно, больше не увидит! И она, рыдая, упала на колени.
Два легких удара в дверь заставили ее мигом вскочить. Г-н Леребур звал ее:
— Открой, Пальмира, это я.
Она бросилась к двери, отперла ее и, стоя перед ним, проговорила, сжав кулаки, со слезами на глазах:
— Где ты был, поганая скотина? Оставил меня одну умирать со страху. Тебе, видно, все равно, жива я или нет!
Он запер дверь и принялся хохотать, хохотать, как сумасшедший, плача от смеха, разинув рот до ушей и ухватившись руками за живот.
Г-жа Леребур в недоумении умолкла.
Он захлебывался.
— Это... это... Селеста... ходила на свидание... в оранжерею. Если бы ты знала, что... что... что я там видел!
Она побледнела, задыхаясь от негодования:
— Что? Что такое? Селеста... у меня, в моем... моем доме, в моей... моей оранжерее? И ты не застрелил подлеца, ее сообщника? У тебя был револьвер, и ты его не застрелил? У меня в доме... у меня...
Она в изнеможении опустилась на стул. Он подпрыгнул, щелкнул пальцами, причмокнул и, все еще смеясь, воскликнул:
— Если бы ты видела!.. Если бы ты видела!..
Вдруг он ее обнял.
Она отстранилась и сказала, задыхаясь от злости:
— Чтоб сегодня же этой девки не было у меня в доме! Слышишь? Сегодня же, сейчас же... как только она вернется, выгнать ее вон!
Г-н Леребур схватил жену за талию и стал осыпать ее шею частыми звучными поцелуями, как в былые времена. Она снова умолкла, онемев от удивления. А он, держа жену в объятиях, тихонько подталкивал ее к постели...
В десятом часу утра Селеста, удивленная тем, что хозяева, обычно встающие спозаранку, все еще не выходят, слегка постучала к ним в дверь.
Они лежали рядышком, весело болтая. Селеста замерла от изумления, потом спросила:
— Сударыня, кофей подавать?
Г-жа Леребур ответила нежным голоском:
— Подай его сюда, душечка, мы немного устали, мы плохо спали ночь.
Как только служанка вышла, г-н Леребур опять захохотал, щекоча жену и приговаривая:
— Если б ты видела! Ох, если бы ты только видела!
Но она взяла его за руки и сказала:
— Ну, довольно, успокойся, дружочек: тебе вредно так много смеяться.
И нежно поцеловала его в глаза.
Г-жа Леребур больше не дуется. Иногда, в светлые ночи, супруги торопливым шагом направляются вдоль клумб и деревьев к маленькой оранжерее в конце сада. И, стоя рядышком, прильнув к стеклам, они наблюдают нечто необыкновенное и крайне привлекательное.
Селесте прибавили жалованья.
Г-н Леребур похудел.