— Быстрей, быстрей! — заторопился Гомбо, хлестнул плетью своего скакуна.
Это рассмешило Эрдэнэ:
— Пока я болел, каким шустрым стал мой брат! — Он стоял на стременах, глядел вокруг, будто все видел впервые.
Гомбо ускакал, скрылся за холмом. Эрдэнэ погнался за ним, подгоняя лошадь. Поднялся на гору, дул легкий ветерок. И такая светлая даль, будто небо стеклянное. Стал осторожно спускаться по склону. Миновал мелкие каменные россыпи; процокали копыта по серым плитам, гладким, широким, бесшумно спустились на мягкую траву. Впереди холмик из свеженарытого песка, лошадь внезапно остановилась. Эрдэнэ чуть не вылетел из седла.
Лошадь била копытами, пятилась и фыркала. «Что с ней такое?» — удивился Эрдэнэ, слез с коня. На песке бился желтый пушистый комок. В капкан, который насторожил дедушка, попал тарбаган. Мужчины всех юрт охотятся на этого крупного сурка монгольских степей — вкусное мясо, дорогой мех. Железная скобка прихватила тарбагану заднюю лапу. Зверь отчаянно рвался, пытаясь спастись в норе.
Эрдэнэ догнал брата; они вернулись. Начали вытягивать тарбагана, вцепились в его пушистую шерсть; зверь упирался головой и передними лапами в стенки норы и, бешено работая задней лапой, вихрил песок, отгоняя преследователей. Братья, напрягая силы, стремились одолеть зверя. Сколько они потратили усилий и времени? Разве это важно: нельзя же упустить такую добычу. Дедушка просмеет.
Бились, вспотели, устали, зверя побороть не смогли.
День в разгаре, небо гладкое, как поляна, братья и не заметили мелких туч, одиноко плывущих по восточной кромке неба. Эрдэнэ отвязал от седла кожаную веревку:
— Давай обвяжем его покрепче и вытащим...
Тарбаган отчаянно отбивался, обвязать его не сумели. Постояли, недовольные и усталые, вскочили на коней и помчались по долине. Кони резвые, бегут легко, только ветерок в ушах посвистывает. Есть ли для монгола что-нибудь дороже быстрого коня? Дедушка оседлал для них лучших скакунов. Справа холмы, слева холмы. В этих незнакомых местах они не бывали. Корм всюду хороший. Куда бежит скот, кто его гонит? Безошибочна примета стариков: сытый скот беспокойно бежит, оставляя лучшие пастбища, готовься к буре. В конце лета обманчива погода в этих местах. Тихий жаркий день вмиг тускнеет, тяжелое небо давит на землю. Худо и людям и скоту.
Едут и едут братья, нет стада.
...Солнце спустилось низко, когда увидели несколько коров; стадо разбрелось по всей долине. Гонялись за непослушными долго; упрямился злой бык, шарахался во все стороны. Эрдэнэ взъярил коня, догнал быка, изловчился, ожег его плетью. Глаза у быка налились кровью, уперся он, рыл землю копытами, готов в бешенстве любого посадить на рога. Возились с ним долго: едва не прободал он брюхо лошади Гомбо. Серый скакун, крепкий и ловкий, так увесисто ударил быка в морду, что злобный пыл того погас.
Коров собрали в плотное стадо. Вечерело, темнела степь — густые тучи плыли по небу. Братья вспомнили слова дедушки. Ветер с юга подкрадывается ласково, обдает теплом, но может и напугать. Не бойтесь, быстро налетит, быстро утихнет. Опасайтесь северного ветра: нападает яростно, обрушивается бурей, холодным дождем. Спасайте скот, спасайтесь сами.
Ветер подул с севера.
Погнали стадо в сторону юрты. Гнать нет сил: встречный ветер бил нещадно. Хлынул дождь. Повернули к лесу, чтобы укрыться в кустах. И небо и степь — непроглядная чернота. До леса не дошли. Гонимое порывами ветра стадо покатилось вдоль долины. Гомбо и Эрдэнэ ехали рядом. Гомбо кричал, наклонившись к Эрдэнэ, тот слов не мог разобрать — глушил ветер и дождь, но догадался. Сошли с коней, сняли с них уздечки, пустили вольно; не надо мешать животным, они сами отыщут убежище. Взялись за руки, пошли вслед. Вскоре лошади изменили направление, коровы и быки, тесня друг друга, послушно шли за ними. Сверкнула молния, осветив окрестности. Лошади не пошли в сторону леса, а двигались по склону холма. Справа — гладкие увалы, слева — глыбы скал.
— Куда идем? — спросил Эрдэнэ у Гомбо, склонившись к его уху, закрывая лицо от дождя. — Ноги по воде хлюпают — большой дождь; далеко не уйти...
Ветер усилился, косой дождь хлестал холодными струями. Вспышки молний на миг освещали все вокруг. И в этот миг все, что открывалось перед глазами, страшило: зеленые пятна на камнях вспыхивали, зияли расщелинами; холм вырастал в огромное чудище, даже коровы и быки, освещенные молнией, казалось, не шли, а плыли по воде, высоко задрав рогастые головы.
Заржал серый, жалобно замычали коровы. Стадо остановилось. Братья поспешили к лошадям, натолкнулись на дерево, ощупали — остаток столба от коновязи. Лошади привели стадо к старому полуразрушенному загону. Вот изгородь. Где же вход? Отыскали, отбросили жерди; коровы хлынули в загон. Лошади стояли, мотая головами, фыркали.
Ветер свирепел. По сплошной черноте неба видно — дождя еще будет много. В левой стороне загона что-то возвышалось. Натолкнулись на небольшой сарай-времянку. Мокрые, продрогшие вошли в него. Над головой зашумело, раздался пронзительный и противный крик. Братья притаились в углу.
— Не бойся, — сказал Эрдэнэ, — это сова.
— Не боюсь, — взбодрился Гомбо, — ветер и дождь загонят ее обратно. Давай закроем дверь.
— Лучше пойдем снимем с лошади седла и мешок, совсем они размокнут.
В мешке еда, кошмовые подстилки, куртки. Выглянули из дверей, — проливной дождь, буря, — не пошли.
— Давай греться! — потянул за руку Эрдэнэ брата в сарай.
Они начали кулаками слегка колотить друг друга.
Гомбо рассердился:
— Зачем сильно бьешь? Не хочу! Мне уже жарко!..
Внезапно шум утих, дождь, который только что лил, прервался. Братья выглянули из сарая.
— Смотри, Гомбо, небо посерело, ветер разгонит тучи.
Принесли седла и мешок. В темноте что найдешь? Гомбо нащупал за пазухой кожаный сверток, вынул коробок спичек, зажег одну; развязали мешок, расстелили кошмовые подстилки, надели куртки, съели по кусочку баранины, легли, прижавшись друг к другу.
— Тепло. Ладно уснем, — радовался Гомбо.
Уснуть не могли. То коровы мычали, то слышались какие-то дикие крики в степи, то ветер гремел по крыше сарая. Если не спится и ты не один, в длинную ночь запретных дорог нет; можно в мыслях и разговорах побывать, где захочешь... Эрдэнэ и Гомбо в родной юрте. И дедушка и бабушка в тревоге, они не спят, сидят у печурки. Ждут, вслушиваясь, не залают ли собаки. Беда, не поехал ли дедушка искать. В дождливую ночь легко потеряться. Зажмурь глаза, и унесут тебя мысли, как степные птицы, куда пожелаешь, куда сердце позовет. Братья в аймаке — районном центре. На широкой поляне светло-серый дом под красной крышей — аймачная школа. Перемена. Подбежала Цэцэг, они бегали, играли в лисицу и зайца. Цэцэг — лисица, быстроногая, хитрая. Эрдэнэ — заяц, даже лисица не могла догнать этого зайца. Звонок. На уроке старый учитель тихим голосом говорит:
— Всему учитесь, от всего будет польза...
Эрдэнэ поднял руку:
— А выучиться врать — тоже польза?
Класс насторожился, ученики рассердились на Эрдэнэ за непочтение к учителю. Класс зашумел, как сухой дерес в бурю:
— Глуп ты, Эрдэнэ, глуп!
На лице учителя светлая улыбка:
— Глуп ли Эрдэнэ? Не будем упрекать его; сомнение — беспокойный огонек желания узнать то, чего не знаешь. Я долго прожил на свете, видел разное, послушайте меня.
Шли охотники по степи, поднялись на высокий бугор, стоит маленький монгол в больших гутулах, в желтом халате, в остроконечной шапке, одной рукой щиплет жиденькую бородку, другой показывает вдаль: «Смотрите, почтенные, возле скалы черное и белое!» Первый охотник с важностью ответил: «Вижу белое!» Второй — с не меньшей важностью: «Вижу черное!» Маленький монгол зашагал, вздыхая: «Почтенные, там нет ни черного, ни белого...»
Заспорили. Пошли к скале, чтобы своими глазами увидеть; заупрямились, не дошли; набросились на маленького монгола: «Мы видели, ты — нет! Не думаешь ли, что один умнее нас троих? Убьем! Готовься умереть!..» — «Почтенные, пока вы спорили, — развел руками маленький хитрец, — черное проглотило белое, белое проглотило черное!.. Убить меня успеете, солнце еще высоко... Идите за мной, знаю, где добычи много...»