Эпидейктическое красноречие близко художественной литературе. Именно из этого вида красноречия развился жанр романа, равно как и привычные нам романтические понятия вроде «мировоззрения» или «картины мира». Только в эпоху романтизма получилось так, что каждый человек стал сам себе ритором, он сам себя убеждает, что мир устроен так, а не иначе. А в классической риторике хорошо образованный человек, знаток природы и общества, создает подробную, детальную и восхитительную картину того, что может произойти. И это уже не «мировоззрение», а, скажем так, «миропредвидение». Человек не пророк, а скорее режиссер большого социального театра, он создает не утопию или антиутопию, а картину известных ему сложных социальных процессов.
У совещательного, судебного и эпидейктического красноречия есть цель, у каждого своя. Эта цель объединяет оратора и слушателей в момент произнесения речи. Например, совещательное красноречие дает практические советы, которые не всегда бывают справедливыми. Например, оратор может учить извлекать выгоду из любой ситуации, хотя часто такое поведение будет и нечестным, и неблагородным по отношению к людям, которые ему доверяют:
У каждого из этих родов речей различная цель, и так как есть три рода речей, то существуют и три различные цели: у человека, дающего совет, цель – польза и вред: один дает совет, побуждая к лучшему, другой отговаривает, отклоняя от худшего; остальные соображения, как-то: справедливое и несправедливое, прекрасное и постыдное – здесь на втором плане.
Для тяжущихся целью служит справедливое и несправедливое, но и они присоединяют к этому другие соображения.
Для людей, произносящих хвалу или хулу, целью служит прекрасное и постыдное; но сюда также привносятся прочие соображения.
Итак, наиболее справедливым оказывается даже не судебное, а эпидейктическое красноречие – оно требует, чтобы все в мире было прекрасно, поэтому учитывает справедливость, героизм, мужество и другие прекрасные качества и следующие из них поступки. Поэтому в ораторских школах, хотя вроде бы они готовят адвокатов и политиков, больше всего внимания уделялось именно эпидейктическому красноречию как наиболее высокому и искусному, а не совещательному и судебному.
Аристотель приводит пример красноречивой похвалы Ахиллу, который выручал лучшего друга Патрокла. Это типичная энтимема. Читатель Аристотеля помнит «Одиссею» Гомера и помнит, что погибли оба и что сначала погиб Патрокл: похвала Ахиллу оказывается и похвалой Патроклу, который пожертвовал жизнью ради своего друга Ахилла. Патрокл презрел пользу, но избрал красоту, и поэтому его поступок остался в веках. Ахилл презирал пользу и научил Патрокла ее презирать, Ахилл был убедителен для Патрокла не просто речью, но мужественным телом, делом и речью героя. Единство мужества и славы создают общую картину похвалы любому герою. Похвалы любому, кто захочет подражать Ахиллу или Патроклу, зная, что друг и выручит, и сохранит величайшую память об исключительном поступке в веках – само обожествленное тело и будет записью об этом поступке:
Подобно этому и ораторы, подающие советы, в остальном часто делают уступки, но никогда не сознаются, что советуют бесполезное или отклоняют от полезного; например, они часто не обращают никакого внимания на то, что несправедливо порабощать себе соседей или таких людей, которые не сделали нам ничего дурного. Точно так же и ораторы, произносящие хвалу или хулу, не смотрят на то, сделал ли этот человек что-нибудь полезное или вредное, но даже часто ставят ему в заслугу, что, презрев свою собственную пользу, он совершил что-нибудь прекрасное; например, восхваляют Ахилла за то, что он оказал помощь своему другу Патроклу, зная, что ему самому суждено при этом умереть, между тем как у него была полная возможность жить. Для него подобная смерть представляется чем-то более прекрасным, а жизнь – чем-то полезным.
На практике риторика имеет дело не столько с фактами, сколько с ценностями. Аристотель говорит, что оратор, в отличие от философа, не может сказать, что такое высшее благо. Для него, как и для слушателя, все познается в сравнении, и он может просто предложить больше предметов для сравнения. Аристотель продолжает спорить с Горгием и Исократом, не называя их: оратор не может выдавать муху за слона, пускать пыль в глаза, фантазировать, создавать призраки (греческое слово «фантазия» того же корня, что «фантазм», «фантом», и означает показную роскошь, иллюзорное богатство и власть, на самом деле оказывающуюся призраком, а не подлинностью). Ведь, согласно Аристотелю, все люди стремятся к знанию. Оратор помогает людям познавать, рассказывая о тех вещах и контекстах, которые люди обычно не учитывают в рассуждении, и привлекая больше вещей для сравнения и общей оценки происходящего: