Именно Цицерон стал первым говорить, что гений и злодейство – две вещи несовместные, имея в виду как бы богоподобие своих клиентов, что в вечности в конце концов должна оставаться и остается добродетель, а не порок. Выступая как адвокат, он мыслил как философ – все гибнет в воронке времени, но если человек наделен разумом и словом, а разум и слово стремятся сохранять прошлое, то что-то сохранится для вечности. Вечность готова принять наши достижения, она обступает нас со всех сторон, нужно только найти точную речевую формулу, чтобы передать ей наши достижения в дар.
Как политический оратор Цицерон обосновывал особое, мы бы сказали, гениальное устройство государства. В таком государстве не должно быть места какому-либо частному попранию общего интереса. Это государство, которое забирает у тебя всегда часть жизни, заставляет себе служить. И это служение благородно. Государство – механизм по производству благородства: высшего мужества, смелости и преданности. Поэтому любой человек, жадный, трусливый, злоупотребляющий властью, портит этот механизм.
Обличая пропретора Верреса за махинации с налогами и сенатора Катилину за попытку сговора за спиной сената, Цицерон видел в них настоящих врагов страны. Современные историки спорят, так ли уж Веррес нарушал тогдашние законы и точно ли Катилина был заговорщиком, а не предводителем одной из фракций. Но для Цицерона они вне сомнения – люди, пренебрегающие гражданскими обязанностями, гражданским единством. Они сначала перестали выполнять свои обязанности, а затем предали общее дело.
Для Цицерона все однозначно – либо ты неустанно занимаешься государственной и административной работой, либо, если совсем тебе это невмоготу, просишь об отпуске. Но и его заполняешь учеными занятиями и чтением книг. Цицерон здесь следовал стоической и эпикурейской философии одновременно – у стоиков он взял идею гражданского долга и исконной социальной природы человека, а у эпикурейцев – идею отдыха как лучшего удовольствия, чуждого помрачающих ум излишеств. Цицерон терпеть не мог Цезаря и его преемника Марка Антония – диктатура для него знаменовала продолжение гражданских войн, а значит, упадок искусств, отсутствие досуга. Цицерон мечтал о восстановлении республики и ораторских прений и поплатился жизнью за эту мечту.
Трактаты об ораторском искусстве Цицерон и писал на досуге. Досуг надо было заполнить учеными занятиями, чтением поэтов, изучением философов и ораторов. Но оказалось, что в Риме хороших ораторов было мало, даже поэтов было больше, не говоря о полководцах:
Я неоднократно присматривался к людям необыкновенным и одаренным необыкновенными способностями, и это навело меня на такой вопрос: почему среди всех наук и искусств красноречие выдвинуло меньше всего замечательных представителей? В самом деле, в какую сторону ни обратишь свое внимание и мысли, увидишь множество людей, отличившихся в любой отрасли знаний, и знаний не мелких, а, можно сказать, наиважнейших. Если судить о знаменитых людях с точки зрения пользы или величия их деяний, то кто не поставит, например, полководца выше оратора? А между тем, всякий согласится, что в одном нашем государстве мы можем указать превосходнейших военачальников чуть не бесчисленное множество, а выдающихся ораторов – едва несколько человек. Даже таких людей, которые своими мудрыми решениями способны вести и направлять государство, достаточно много выступило в наши дни, еще больше – на памяти наших отцов, и тем более – на памяти предков, тогда как хороших ораторов очень долго не было вовсе, а сносных – едва найдется по одному на каждое поколение. При этом не следует думать, что искусство красноречия уместнее сопоставлять с такими научными занятиями, которые требуют отвлеченного мышления и широкой начитанности, нежели с воинскими достоинствами полководца или рассудительностью хорошего сенатора: достаточно лишь посмотреть на такие науки, чтобы увидеть, как много ученых стяжало ими себе известность, и чтобы понять, как мало ораторов и в наши дни, да и во все времена.
Конечно, можно сказать, что римляне были такими хорошими практиками, что им не требовались ораторы, объясняющие общие правила любого ремесла в выразительной запоминающейся форме. Известен античный анекдот, который Цицерон передает во II книге трактата «Об ораторе»: как ритор Формион, последователь Аристотеля, начал в присутствии Ганнибала рисовать схемы со стрелками и кругами и подробно, рассудительно объяснять, как лучше всего воевать, как надо было воевать, как управлять войсками по всей науке. Ганнибал сказал, что видел много людей с признаками безумия, но чтобы человек был безумен от начала до конца, выжил из ума окончательно, такое он видит впервые. В присутствии великого полководца говорить о правилах военного дела! Сам Цицерон сравнивал с Формионом тех учителей риторики, которые обучают бесчисленным мелочным предписаниям, например разным стилям речи, забывая о главном – что оратор должен вызвать сразу благоприятное отношение публики, перед сколь бы большой аудиторией он ни выступал: