Нужно было хоть труп спасти, чтобы над ним ещё не глумились, хоть знать, где его земля притулит, чтобы пойти туда с молитвой и слезами.
Но и этого не допустил Бог, который хотел, чтобы жертва была полной и великой. Постучали в дверь, начали в неё бить прикладами, кто-то по полосе крови, что вела к порогу, указал, что туда волокли раненого или убитого; солдаты начали выламывать ворота… Анна обхватила его белыми руками и лишилась чувств.
Когда она пришла в себя, когда огляделась вокруг, увидела, что она на кровати, а у изголовья сидел испуганный отец и вытирал слёзы. Всё её платье была запятнано кровью, руки ею залиты; солдаты, отрывая её от трупа, вырвали её длинные косы, помяли несчастную. Полумёртвая, побитая, она пробудилась и застонала, когда возвращающаяся память привела ей страшную смерть любимого брата.
Его не было… Даже труп с другими потащили в незнакомую могилу. Куда? Один Бог только знал.
На улицах слышались лязг оружия, издевательский смех и глумления, ругань и угрозы; весь город заливали войска и пушки.
Где-то с волнами Вислы, с камнем у шеи плавало тело мученика и покоилось на дне, на жёлтом песке родной реки.
Не скажу вам ничего о матери.
Её не было дома ни в тот день, ни в последующие; позже говорили, что, не возвращаясь в него, она села под костёлом, притулилась к Богу, чтобы в нём найти утешение.
Но и тут плакать и молиться было преступлением.
Не скажу, что стало с другими. Это история свежая и не остывшая; её окончание в руках Божьих.
Так погиб достойный ребёнок Старого Города.