- Нет, – честно ответил Шуйра. – Я знаю, что эльфы по скудости ума многократно превосходят орков.
- И при этом выбили их с зеленых лугов, построили теплые чистые крепости и уже столько лет твердо удерживают осаду? Почему орки не строили крепостей, когда жили на этих землях? Более того, ты встречал когда-нибудь книги, написанные на языке орков?..
Эльф говорил и говорил, а Шуйра слушал и понимал, что все его мировоззрение становится с ног на голову. Нельзя сказать, что орчонок сразу поверил всему, но многие факты заставляли серьезно задуматься. С Шуйрой никогда прежде никто не разговаривал так серьезно, почти на равных, хотя впервые он явственно понимал, что собеседник гораздо умнее, больше знает, но не кичится этим знанием, а хочет все объяснить. Конечно, на свой беззаконный лад. И называет почему-то тем, другим именем, вырвавшимся случайно.
- …И, наконец, ты сам, Андалайтэ. Неужели тебе нравится так жить?
- Жизнь моя принадлежит Владыке!
- Я не спрашиваю, кому она принадлежит, я спрашиваю: тебе нравится? Молчишь? Знаю, что не очень нравится. Посмотри на себя: грязный, вшивый, нос изуродован, портянки насквозь гнилые были.
Шуйра похолодел: он только сейчас понял, что лежит босиком. Сперли сапоги, гады! Вот и сомневайся после этого в злокозненности эльфов.
- Грязный, потому что так не разглядеть презренного цвета кожи моей. Кольцо в носу – признак доблести и того, что я лучезарнейший из тайно крадущихся в ночи, – на этой фразе грозный и страшный Макалаурэ почему-то закусил губу, отвернулся, и его плечи пару раз вздрогнули. – А вши нужные. Они трапезничают мной, а я – ими!
В доказательство Шуйра извернулся и поймал зубами давно зудящую у сгиба локтя вошь. Та привычно лопнула во рту. Макалаурэ скривился.
- И возверни мне любимую обувь мою, о, злокозненный и сладкоречивый! Хорошие сапоги, пять лет не покидали они ног моих.
- Пять лет? Можно было догадаться. Их сожгли, – сухо известил Макалаурэ. – И всю твою одежду надлежит сжечь, а тебя самого отмыть хорошенько, накормить и дать посмотреться в зеркало. Может, тогда ты поймешь, наконец, что к чему, Андалайтэ.
- Не позволю себя отмыть хорошенько! – дернулся Шуйра. – И почему зовешь меня этим именем, не подобающим орку?
- Потому что из тебя такой же орк, как из меня. Не понимаешь? Ладно. А что будешь делать, если я тебя развяжу?
Смотреть ему в глаза было уже почти не страшно. Тем более, врать Шуйра не собирался. Бесполезно.
- Дам в морду и попытаюсь удрать, – буркнул он на черном наречии. Среди известных ему слов эльфийского языка подходящих не нашлось.
Но Макалаурэ понял, еле заметно усмехнулся. Шуйра подумал, что его собеседник явно из толмачей и неплохо знает черное наречие. Наверное, можно было не мучиться так с квенья. Хотя… ну вот с кем еще поговорить напоследок?
- Ты собираешься убежать, потому что думаешь, будто со мной у тебя есть какой-то шанс. Майтимо! Выйди к нам. Теперь, Андалайтэ, я тебя все-таки развяжу, и ты будешь лежать смирно, ибо иллюзий остаться не должно.
Повернув голову и глядя, как из-за ширмы показывается высокий рыжеволосый эльф, чья одна рука поопаснее иных трех-четырех будет, Шуйра подумал, что иллюзий теперь и правда нет. Рыпаться бесполезно.
- Ну что, осталась последняя проверка, – почти весело обратился рыжеволосый к сородичу.
- Да там и без нее все понятно.
- Брось, я, можно сказать, ради этого за ширмой три с половиной часа просидел, слушая твои увещевания. Вот интересно, ты на наших братьях тренировался орков убалтывать?
Макалаурэ почему-то рассмеялся, хотя глаза у него были грустные, настороженные. Шуйре вдруг снова стало очень страшно, захотелось вырваться и убежать, но шевелиться было бесполезно, поэтому он замер, почти не дыша. Позади, за изголовьем, что-то плюхнуло, а потом лица коснулась теплая мокрая ткань. Шуйра зажмурился, но больше ничего не происходило, только лицо с силой терли, и периодически снова плюхала вода. Орчонок попытался припомнить, когда умывался в последний раз. Выходило, что в далеком детстве. Под конец он даже жмуриться позабыл, смотрел, как переглядываются над ним эти двое, непонятно что затеявшие.
А потом Майтимо отложил кусок материи, который несмотря на частые споласкивания из белого стал темно-серым, внимательно изучил Шуйру, словно в первый раз увидел, и хрипло протянул:
- Моринготто и тысяча валараукар… Кано, ты узнаешь? Ведь одно лицо. Моринготто…
- И даты совпадают, – тихо отозвался Макалаурэ. Теперь он смотрел на Шуйру не холодно или бесстрастно, а как-то иначе, Шуйра не мог дать этому названия. – Вот уж действительно: Андалайтэ…
Много еще потом было разговоров, споров и доказательств. Минула ночь, утро перетекло в день, жарко растопили очаг под огромным котлом воды. В купальне было так горячо, что Шуйра сомлел от тепла и новых впечатлений, поэтому происходящее запомнил урывками.
Щипало глаза от мыла и воды, щелкнули над ухом острые ножницы, полетели в грязную пену свалявшиеся темные прядки…
Сильно разболелся недавний ожог на руке, но от мази и мелодичного пения боль унялась, а белый бинт смотрится на розоватой коже чужеродно и смешно…
Одежда. Непривычная, тонкая, чистая. Как ни принюхивайся, не пахнет гнилью или чужим телом…
А та девушка, протягивая ему ложку и тарелку каши, почему-то всхлипнула и назвала кого-то бедным мальчиком…
Немного очухался он возле зеркала. Высоченного, от пола и почти до потолка. Поначалу Шуйре показалось, что здесь какая-то ошибка. Может, вообще зеркало с окном или картиной перепутали. Но нет, ошибки не было, в стекле отражалась пустая комната с тахтой, ширмой и бежевыми занавесками – как за спиной.
Конечно, Шуйра прекрасно знал, что такое отражение, и даже видел его не раз: в черных от грязи лужах, в лезвии ятагана, в гладко отполированных дверцах библиотечных шкафов. Рожа как рожа, не дурнее прочих, оба глаза на месте, рот не кривой, бородавок нет.
А сейчас на Шуйру смотрел эльф. Растерянный, бледный, которого с орком не спутаешь даже по пьяни и в кромешной темноте. Более-менее привычными были глаза – большие, серо-зеленые, потрясенно вытаращенные. Волосы еще мокрые после мытья, черные, как оказалось, только острижены по самые уши – с колтунами никто возиться не стал. В носу железное кольцо. Там, где металл соприкасается с кожей – россыпь красноватых гнойничков. Шуйре уже объяснили, что железо медленно отравляет его плоть, и надо как можно скорее избавиться от «украшения». Из левого рукава выглядывает кусочек бинта: там ожог, он замотан от запястья до локтя, хотя совсем не болит, и даже гнилыми струпьями толком не успел покрыться.
Какое-то время Шуйра тупо глядел на все это, то отходя от зеркала, то приближаясь, тщетно надеясь отыскать в этом чужом существе хоть какие-то знакомые черты и не понимая, как теперь с этим жить.
Макалаурэ вошел в тот момент, когда “орчонок”, уткнувшись в стекло носом, осторожно щупал пальцем гнойнички и пытался представить себя без них и кольца, а еще вообразить, какая ж у него была рожа в детские годы, что прониклись даже завсегдатаи библиотеки в цитадели. Смазливая, как есть смазливая. И теперь даже кажется понятно, что это такое…
- Повернись, – мягко велел Макалаурэ, и Шуйра без сожаления оставил зеркало за спиной. – Гораздо лучше. Ты сам хоть это понимаешь?
Шуйра пожал плечами.
- Ничего, у тебя будет время понять. Надеюсь, обратно к оркам больше не собираешься?
- Собираюсь. Я имею потребность рассказать всем истинный порядок вещей. Все оказалось слишком иначе.
Макалаурэ нахмурился, сел на тахту, кивнул Шуйре, чтобы устраивался рядом, взял его за подбородок и заглянул в глаза.
- Андалайтэ, ты всерьез думаешь, что там тебя кто-то послушает? А даже если послушает: ты думаешь, твой прежний Владыка это допустит?
Шуйра подумал и нехотя мотнул головой, попутно высвобождая подбородок.