— Толково придумано, — сказал один внизу.
Льву почему-то показалось, что он слышал такие слова в каком-то фильме. Ближе слышались крики и визг, бестолково бегающих по окрестности ночных джигитов. Вот те пробежали рядом по улице.
Лев сейчас узнавал даже издали их коротконогие фигуры. Один пузатый бежал, сняв футболку и размахивая ей на ходу. Этот кричал громче всех. У него, несмотря на обилие жира, почему-то были худые икры. Как у осла, вставшего на дыбы. Пробежали за решеткой, не заметив этих троих у стены за чахлыми кустами и труп в белых штанах посреди двора.
— Многовато их, но ничего, постоим, если нарвутся, — послышалось внизу. — Я люблю их глушить скользящим ударом. Вдоль виска, так, чтоб руку не ушибить.
— Винторогих брать легко. Они уверенны, что их обязательно боятся. Как гуси перед Паниковским.
— А кто этот Паниковский?
Опять зазвонил телефон.
— Тихо со своим стрекотом! Славка звонит.
Лев тоже слышал, как едет машина, кружится в стороне между ментовскими общагами, потом вдалеке на другой улице. А вот звук исчезает, затихает.
— Бестолковый утырок этот Славка! Все, открыли одну будку невдалеке. Давай его вручную, принайтовывайтесь. Цепляй на буксир.
Исчезли. Двор, наконец, опустел. Лев выбросил в окно очередной окурок и стал торопливо одевать сандалии.
«Какой я стал любопытный!»
На улице ночные джигиты бегали по перекрестку с дикими криками. Один даже подскакивал, размахивая кулаками. На дороге, через которую перебежал Лев, лежала свалившаяся туфля убитого. Потом Лев перелез через ограду детского сада и, нагибаясь, двинулся сквозь него, напрямик. Сбоку послышались голоса. Лев разглядел этих троих, волокущих труп.
— Прямо напротив опорного пункта будку нашли, — сказал один из них.
Другой на ходу постучал в окно:
— Слышите, спит твой опорный полицай.
— Я верю, друзья, что милиция спит, — пропел еще один слова старой-старой уличной песенки.
Потом Лев услышал и увидел, как в трансформаторной будке, заслоненной кустами, открылась дверь.
— Все, господа душегубы, — раздалось с той стороны., — халтуру отхалтурили. Пойдем.
— Посмеялись последними.
— А вон машина Славки у «Детского мира» стоит. Нашелся!
Постояв, Лев тоже двинулся домой и тут увидел, что в открытых дверях трансформаторной будки стоит фигура в грязных белых штанах. А вот она двинулась вперед. В будке будто взорвалось, ударила яркая вспышка.
Опять раздались голоса.
— Гляди-ка, ожил, джентльмены. Восстал и пошел. Только не в ту сторону.
— И опять убился. Один неверный шаг в жизни!
— Как не везло ему сегодня с электрическим током.
— Ладно, пора ехать. А то джигиты сейчас набегут и машину начнут требовать. Э, машина давай! Втихую их здесь не замочишь.
Жизнь как-то продолжалась, шла. Лев жил теперь один в своей пустой комнате. Хотя, как потом оказалось, история со странными наблюдениями не закончилась.
Мимо Сортира Лев теперь проходил независимо. Тот только зыркал исподлобья и шипел что-то на неизвестном языке. Потом, наконец, перестал попадаться, переехал в хорошую большую квартиру в новом «уплотнительном» доме. Недалеко отсюда, возле кинотеатра. Но слухи о Сортировых делах не стихали. Однажды о них даже стали писать и говорить в газетах и по телевизору.
Земляки Сортира, менты, одновременно оказавшиеся бандитами, оказывается, хватали в заложники людей. Держали их за городом в строящемся Сортировом доме. Этот дом тот строил уже лет десять, все время, что жил в России. Последнее дело у них получилось не слишком удачным. Сортира таскали по судам в качестве свидетеля, а ментобандитов арестовали и содержали под следствием в тюрьме. Содержали, содержали, а потом отпустили всех. Отвязались и от свидетелей, и от арестованных. Те, торжествуя, уехали домой. Очередная история, нелепая и одновременно обычная для этого времени.
Как-то, проходя через прежний двор, Сортир остановился рядом со старухами, сидящими у подъезда. Долго хвастался своими связями и безнаказанностью. Тем, что не боится никаких судов и никаких ментов. Старухи слушали, кивали, состроив умильные улыбки.
А однажды Льву позвонил один человек, когда-то работавший в их театре осветителем. При этом не сильно, не особо знакомый. Лев его еле знал, раньше в театре они едва здоровались. Сейчас тот, имя которого и не запомнилось, вдруг очень заинтересовался жизнью Льва. Ни с того ни с сего принялся приглашать Льва к себе. Обещал поставить бутылку в честь такой радостной встречи. А то и две.