— Не бойтесь, — говорит человек в дохе, встречая ее необычайно радостной, по-детски счастливой улыбкой.
— А я не боюсь, я совсем не боюсь. — Рута несколько раз кивает головой и только теперь замечает таз в своих руках, она успевает еще вглядеться в круглую, словно полевой валун, голову, покрытую как бы и не волосами, а нежным пушком только что вылупившегося цыпленка. В ее памяти еще застрянет эта по-детски счастливая улыбка с одним недостающим впереди зубом и, разумеется, эта могучая, всеохватывающая, как ночь, доха… и тогда она, глянув на таз в руках, возвращается к своему уже совсем расстроенному супругу и его двоюродному брату Навицкасу.
— Кто это там? — шепотом спрашивает Жаренас.
— Не знаю. — Рута пожимает плечами.
— Так с кем же ты там так долго говорила?
— Но я вовсе ведь не говорила…
Жаренас развязывает шнурки своего халата, но так и не снимает его, накачивает паяльную лампу и подходит с ней к забору, а горячий воздух, бьющий из этой лампы на несколько шагов вперед, треплет нежный золотистый мех. Человек на улице и не думает отступать, напротив, он подается вперед, словно его, как ночную бабочку, притягивает огонь монотонно жужжащей паяльной лампы. И тогда директор ресторана опускает синий огонь книзу, себе под ноги, и доха бесшумно уплывает вдаль по улице в темноту.
В детдомовском парке тлеют огромные кучи листьев. Старые, трухлявые липы роняют свою листву в пруд, и желтые листья густо застилают его поверхность, так что и не поймешь, где кончается берег и где начинается вода.
Ясон разулся, снял полосатые носки и закатал штаны, — кажется, сейчас он пустится вплавь по гладкой, как большой, туго натянутый барабан, поверхности пруда, шлепая по воде ногами и разгребая руками в стороны листья цвета его шубы. Старуха в своей незабываемой шляпке и просторном пальто, подостлав газету, сидит на берегу и ест, теперь уж, наверно, не бутерброд, а жареного цыпленка или какую-нибудь другую мелкую живность, судя по обсосанным ею косточкам, которые даже не тонут в пруду, а держатся на плавающих листьях.
— Ясон, — заговорила старуха, — не позволишь ли ты мне постирать твои носки? Ведь если я твоя мама, то это моя прямая обязанность стирать твои носки и рубашки.
— Вы можете простудиться, дорогая, — возражает Ясон, входя в воду и разрывая желтую пелену листьев. — Мои носки — это мое сугубо личное дело, и, насколько мне помнится, я стирал не только свои носки, но, кажется, даже и свои пеленки. Хе, хе! — И Ясон разражается громким смехом и принимается тереть свои носки один о другой, отчего вода в пруду приходит в волнение, а тоненькая, обглоданная мамашей косточка переворачивается и тонет.
— Ну вот и порядок, — говорит Ясон, выжимая носки; он садится, натягивает их на ноги и обувается.
— Ясон, — снова начинает старуха несмело, — я вот подумала, может, ты не рассердишься, если я…
— Мамаша, — молвит Ясон, вздыхая, — дорогая моя мамаша, разве вы видели когда-нибудь Ясона рассерженным? Скажите же, что вам купить, какой предмет вам позарез нужен?
— Такую вот печурку, — жалобно протянула мамаша Ясона, — хотя это и не обязательно… Такую, для гренков, в доме для престарелых такой печурки нет, но я вот подумала, что было бы очень хорошо… Ясон, ты, может, не рассердишься?..
— Я слушаю, — говорит Ясон и открывает военную планшетку, пристегнутую к его широкому поясу. — Конечно же, печурка для гренков очень нужная вещь.
— На самом-то деле я вовсе не печурку хотела просить, — говорит мамаша, — я хотела попросить… Мне очень не хочется возвращаться в Веясишкис, в дом для престарелых… Спасибо, что ты мне купил очень красивую зеленую сумочку и вот эти высокие сапожки, подбитые мехом, и печурку, знаю, ты тоже мне купишь… Быть может, таких печурок вовсе и нет на свете, но ты все равно купишь… знаю, что купишь… Большое тебе спасибо, спасибо за все.
— Ну и хорошо, — говорит Ясон, похлопывая мамашу по плечу. — Дорогая мамаша, давайте не будем расстраиваться без повода, ибо ваш любимый Ясон и так уж здесь, в его родном Ясонеляй, чересчур расстроился… Одно только я хотел бы вас попросить, мамаша, это на будущее: когда вы в следующий раз навестите Ясонеляй и зайдете в магазин, чтобы купить какую-нибудь понравившуюся вам вещь, не имея при себе достаточно денег, не поднимайте шума и не кричите на все местечко, что вы мамаша Ясона и что Ясон заплатит за вас, так как он в Сибири золото роет.
— Извини меня, пожалуйста, — взмолилась мамаша, виновато глядя на Ясона, — но разве же я неправду им сказала?
— Ну ладно, мамаша, — говорит Ясон. — Вы правду сказали, пускай себе Ясон роет золото, гребет лопатой.