Рута видит, как сквозь прогнившую доску пролезает лезвие ножа, и слышит приглушенный шепот Ясона:
— Не уходи, Рута, очень прошу… теперь уж никто не поймет, что ты говоришь со мной… Я хотел подарить тебе цветы.
— Я не могу, — говорит Рута, — на меня смотрят… да и куда я их дену?
— Так и не надо, — шепчет Ясон, — ты только просунь руку в щель, подержи чуть-чуть цветы, а потом можешь их бросить. Честное слово, что за разница, раньше или позже цветы завянут, и все равно их придется выбросить.
Рута смотрит на крышу своего дома, на своего мужа, усердно прочищающего дымоход. Ее правая рука нащупывает цветы по ту сторону забора, ее пальцы останавливаются на каждом венчике, как бы приглядываясь к нему, потом отрываются от цветов, прикасаются к лицу Ясона и вдруг начинают гладить его голову.
Жаренас приподнялся на цыпочках, налег грудью на трубу, протер о рукав стекла своих очков и направил тысячи их диоптрий на забор, словно под мощным микроскопом высматривая каждый гвоздик в нем, зеленоватый лишай и даже ходы, прорытые в дереве короедом, но проникнуть туда, за забор, где была рука его жены, он так и не смог, и директор ресторана спустился по лестнице, а когда он вновь возвратился на крышу, чтобы забрать забытый там портфель, Рута уже была возле дома Матулёниса, а в заборе зияла лишь страшная черная щель.
Ясон шагает по детдомовскому двору, а следом за ним — гурьба ребятишек, они хватают его за полы дохи, подскакивая, ударяют кулачками по спине и горланят:
— Шубастый пришел… Шубастый!..
— Ребята, — взволнованно говорит Ясон, — я здесь тоже когда-то жил. — И он не замечает, как один мальчишка с наголо постриженной головой, густо раскрашенной зеленкой, целится в него из рогатки, и камешек попадает ему в затылок.
«Черт возьми! — подумал Ясон. — Черт возьми, в мои времена здесь было больше порядка». И он забегает в главный, кирпичный корпус детдома.
— Уф! — вздохнул Ясон, встретив сухопарую женщину в золотых очках и со связкой ключей в руке.
— Который? — спросила женщина, строго глядя сквозь поблескивающие очки в золоченой оправе.
— А я и не приметил, — сказал Ясон, — пожалуй, нечаянно, играючи… Я, видите ли, здесь когда-то жил, ну и решил навестить.
— Так это вы Ясон? — снова блеснули очки. — Во времена Матулёниса здесь жили?
— Так точно, Матулёниса, — сказал Ясон. — А потом еще трое были и одна директорша.
— Так я буду девятой по счету, — улыбнулась нынешняя директорша. — Хорошо, что не забыли родной дом. — И она уводит его в канцелярию.
— О, — говорит Ясон, — здесь был склад для одежды, а теперь что?
— Туалет для девочек, в позапрошлом году мы канализацию провели и водопровод.
— Не знаю, может быть, вам это неинтересно, — сказал Ясон, — но здесь вот, где этот гвоздь, висел такой стенд: «Наша гордость». Так там, знаете, и моя фотография была… и еще статейка из «Пионера Литвы». «Подвиг Ясона», кажется, так она называлась. Когда загорелся наш хлев, я вывел оттуда весь скот.
— Ну что ж, похвально, похвально, — сказала директорша. — Но насколько я помню, еще до меня эта стена была пуста. Очень жаль.
— Конечно, что уж это за подвиг, — махнул рукой Ясон, — только что вышел я в ту ночь по делу на мыловаренный завод, а возвращаюсь — вижу огонь, так почему, думаю, скотину из хлева не выпустить?
В канцелярии Ясона встретила точно такая же директорша, только без очков. То есть это, конечно, была не директорша, но очень похожая на нее воспитательница.
— Марите, — обратилась к ней настоящая директорша, — это наш бывший воспитанник Ясон. Он спрашивает, не помнишь ли ты, здесь должен был быть такой стенд. В этом вот месте. Как он, бишь, назывался?
— «Наша гордость», — подсказал Ясон, заливаясь постепенно краской. И в полном замешательстве он ставит на стол бутылку шампанского и малахитовую чернильницу с такой же ручкой. — Из уральского камня. Родимому Ясонеляйскому детдому от Ясона.
— Что вы, что вы, большое спасибо! — воскликнули в один голос обе женщины, а одна из них, не директорша, вдруг убежала куда-то; возвратившись, она что-то шепнула директорше на ухо, и та, отстегнув один ключ от связки, строго сказала:
— И пусть не прекословит, я приказываю.
Пройдет с полчаса, и в канцелярии появится с обиженным видом повариха, принесет поднос с горячими шкварками, окинет сердитым взглядом Ясона и уйдет, оставив за собой кухонный жар и дуновение неведомых Ясону распрей между детдомовским персоналом, и тогда несколько рассеется уютная, праздничная атмосфера… А пока что Ясон разлил шампанское, все чинно пригубили стаканы; воспитательница, втянув своим тонким хрящеватым носом пузырьки этого пенящегося напитка и слегка отрыгнув, испуганно прикрыла ладонью рот. А директорша тем временем успела уже наполнить малахитовую чернильницу чернилами и, смакуя, принялась выводить малахитовой ручкой свою замысловатую подпись.