Епископ швырнул камень в реку и кивнул головой. Потом он быстро стал раздеваться, поглядывая на Монте.
— А если ты проиграешь, Монте? — спросил он, войдя по колени в воду.
Монте спихнул ногой в реку облачение епископа и его сверкающую золотом митру.
На другом берегу фыркнула лошадь, и навстречу епископу выехал всадник, держа за поводья свободную лошадь.
— Остерегайтесь литовцев, ваше преосвященство… Князь Трениота здесь где-то неподалеку.
— Ты все же дьявол, Монте! — уже с того берега крикнул епископ. — Но да будет господь бог милосерден к тебе, если ты вернешься в лоно святой церкви…
Монте с девятью прусскими вождями стоял на холме напротив стен Кенигсберга. Они чувствовали себя детьми против этой крепости, которую никогда не смогут одолеть. И они молчали, погрузившись каждый в свои сокровенные мысли.
— Сегодня мы попытаемся штурмовать Кенигсберг, — сказал Монте. — Если нам удастся отбросить крестоносцев с одного вала — за ним будет еще один и еще девять каменных бастионов. Что вы все об этом думаете?
— Надо атаковать, Монте, — ответили ему вожди. — Боги до сих пор были к нам милостивы.
— Нет, — мотнул головой Монте, — да и сами боги поломали бы себе зубы об эти бастионы. Мне жаль наших воинов. Пускай голод заставит крестоносцев сдаться. Сегодня мы начнем строить мост через Преголю и заградим путь вражеским судам. И мы будем стоять до тех пор, пока они не подохнут от голода или не сдадутся.
Монте подстегнул коня, и вожди последовали за ним.
В полдень, когда пруссы, раздевшись, купали коней в Преголи, со скрипом опустились подъемные мосты и из Кенигсбергской крепости посыпалась крестоносцы. Они рвались в прусский лагерь с двух сторон: одни из разрушенного города, другие по берегу реки Преголя.
— По коням! — скомандовал Монте.
Пруссы отступали, стараясь заманить крестоносцев подальше от моста через Преголю и от своего обоза. Потом они внезапно повернули коней и, обойдя немцев, зашли им в тыл и бросились в открытые ворота крепости.
Подъемные мосты вовремя поднялись вверх, и в пруссов полетели стрелы и град камней.
— Ни один крестовый паук не должен вернуться в крепость! — крикнул Монте, и пруссы, подхлестнув лошадей, стремглав помчались на не успевших еще перестроиться крестоносцев. Они лавиной набросились на них — падали лошади, сбрасывая с себя всадников. Коня Монте пронзила стрела, Монте свалился наземь и с быстротой рыси вскочил на ближайшего коня, из-за спины перерезав крестоносцу горло.
— Немец, отправляйся в ад!
Крестоносцы отступали через разрушенный город, и лишь немногие из них успели юркнуть в крепость, ибо перед другими никто не опустил мост, боясь, как бы вместе со своими не ворвались пруссы.
В Кенигсберге жалобно звонили колокола. В прусский лагерь несли раненых воинов и укладывали их на шкуры. Монте все не возвращался, и слух о том, что великий вождь пруссов убит, словно ветер, облетел весь лагерь. Достиг он и Катрины, которая в течение всего сражения нервно ходила по своей палатке и молилась… Она разрыдалась, а колокола все звонили и шум в лагере становился все громче.
— Даруй моему Монте вечный покой, боже милостивый, и отпусти грехи его, господи, — сквозь слезы молила Катрина.
Потом она встала и вышла из палатки. Ярко светило солнце, а колокола все звонили и звонили.
Поле сражения было усеяно трупами людей и лошадей.
— Где Монте? — спросила Катрина пошатывающегося прусского воина.
Тот только развел руками.
Умирающий крестоносец протянул руку и схватил Катрину за полу одежды. Она вздрогнула.
— Где Монте? — срывающимся голосом крикнула снова Катрина. — Ты убил моего Генриха?
— Монте?.. Убит? — На бородатом лице крестоносца появилась блаженная улыбка. — Слава господу богу, дьявол поломал свои рога…
И он судорожно притянул Катрину к себе. Вскрикнув, она упала, но успела быстрым движением вытащить из-за пояса крестоносца кинжал и, зажмурившись, вонзила его в лицо раненого.
Чем ближе к крепости, тем больше становилось убитых и раненых.
Катрина брела по полю боя, крича по-немецки: «Где Монте? Ты убил моего Монте!» — и приканчивала лежащих немцев. Несколько пруссов следовали за ней по пятам, их собиралось все больше и больше, и тут прибежал сам Монте с окровавленной головой.
Он сокрушенно и с болью смотрел на Катрину, боясь прикоснуться к ней. Потом он тихо позвал ее:
— Катрина, не убивай!..
В палатке Катрина все еще не могла прийти в себя, она как бы не узнавала Монте. И вдруг бросилась на него с необыкновенной силой и, повалив наземь, начала целовать его глаза, волосы, сжимать и ласкать своими кровавыми еще руками. Монте хотел что-то сказать, но она зажала ему рот своими губами.