— Хватит, — тихо сказал Самилис; он ощущал страх и вместе с тем презрение к этим изнеженным христианским воинам и, как это ни странно, после предательства — заново проснувшуюся в нем гордость за мощь прусского воинства. И он пробормотал: — Монте один стоит больше вас всех, сидящих здесь за столом.
Рыцари насупились. Самилис понял, что совершил непростительную глупость. Граф Рейдер встал и протянул Самилису обглоданную кость со стола, чуть не выбив ему при этом зубы.
— Угощайся, прусс, угощайся, тебе говорят.
— Я предал Монте. Откуда мне знать, не предадите ли и вы меня? — сказал Самилис.
— Граф фон Рейдер не нарушает данного слова, дикий прусс, — сказал раздраженно граф и крикнул: — Подайте ему флажки с моим родословным гербом! Если ты застолбишь свои владения этими флажками, мои воины не тронут тебя, а все остальное я спалю огнем…
Самилис держал в руках синие флажки с изображением золотого льва и месяца и не знал, что с ними делать. Фон Рейдер подал ему кубок вина, он выпил, не выпуская флажков из рук. Слуга снова налил, Самилис опять выпил залпом.
Тогда фон Рейдер спросил:
— А все-таки скажи мне, прусс, почему ты предаешь Монте?
— Я ненавижу его, — с презрением ответил Самилис и протянул бокал, чтобы его снова наполнили. — Я хотел быть великим вождем. Он унизил меня: вместо меня назначил вождем моего раба.
— Напоите его, посмотрим, как выглядит пьяный прусс, — сказал фон Битенгейм.
— Не жалейте вина великому прусскому вождю, — приказал фон Рейдер.
Самилис быстро хмелел, и все больше росло в нем презрение к этим глупым рыцарям, жрущим мясо с травой, и прежде чем окончательно опьянеть, он стал вполголоса угрожать им:
— Когда я стану вождем пруссов, я буду пить не вино, а вашу кровь.
Потом он соснул, а когда проснулся уже вечером, на небе высыпали яркие звезды. Он долго ловил своего коня, блуждавшего по пустому, вытоптанному лугу, где еще днем фыркало и ржало множество лошадей и сновали люди.
Самилис гнал своего коня до самой зари. Небо пламенело заревом пожарищ… И на том месте, где была его усадьба с укрепленным замком, его встретил лишь пепел, летящий по ветру. На деревьях вокруг его замка слегка покачивались повешенные — его близкие: отец, мать, жена, брат и собака.
Самилис сел на землю, выпустив из рук поводья… Его конь еще постоял немного и сначала медленно, а потом все быстрее рысцой ускакал в лес. Самилис бездумно достал свои флажки и воткнул их в землю вокруг себя.
— Так вернулись, хозяин, — услышал он вдруг чей-то голос за своей спиной и остолбенел.
Старый хромой раб кружил вокруг него, как бы боясь прикоснуться к флажкам.
— Красота, какие флажки ты принес, хозяин…
Вытащив один из них из земли, раб долго осматривал его и внезапно занес его над головой Самилиса. И тот, упав навзничь, почувствовал, как острие древка пронзило его, приколов к земле.
Войско графов фон Рейдера и фон Битенгейма подошло к Кенигсбергу в полночь. Была ясная лунная ночь, и как в дневном свете виднелись и мрачные кенигсбергские башни, и прусский лагерь, ощетинившийся рядами заостренных кольев. Крестоносцы отдыхали, опершись на своих лошадей с перевязанными мочалом копытами и одной рукой сжимая их морды, чтобы лошади не заржали.
— Бог с нами, рыцари! — воскликнул граф фон Рейдер. — Мы настигнем неверных спящими, и они проснутся лишь в аду. Мой покойный отец обуздал в тот последний мятеж это дьявольское отродье пруссов, царство ему небесное. Ныне мне суждено господом богом восстановить закон и порядок. Уничтожать их всех без пощады! Аминь. Начнем же!
Войско разделилось на две части. Одна из них бесшумно приблизилась к заставе через Преголю и втихомолку убрала охрану, подожгла мост. В лагере пруссов возникла паника. Тут открылись ворота Кенигсбергской крепости, и из них посыпались изголодавшиеся крестоносцы с благодарностью богу на устах. Объятые пламенем сваи моста рушились и с шипением угасали в воде. Пруссы столпились вокруг палатки Монте. Монте поспешно надевал доспехи, затем он вскочил на коня, и пруссы следом за ним начали прорываться через кольцо окружения. Крестоносцы долго еще преследовали разбредшиеся отряды Монте, потом они повернули назад, а Монте сокрушенно взирал на лагерь, в котором не успевшие уйти из окружения пруссы насмерть рубились с противником.
Отряд крестоносцев, возвращавшийся с кровавой охоты за пруссами, окружил кольцом дуб. Задрав головы, все смотрели на молившегося наверху монаха.
— Во имя спасителя приказываю, слезай с дерева! — приказали ему.
Но монах словно и не видел вовсе крестоносцев и, не поворачивая головы, продолжал сидеть, как птица в своем гнезде, прикрытом от дождя и ветра шкурами. Сквозь изодранные лохмотья торчали его костлявые высохшие руки.