Леандръ перебилъ его:
-- Погоди! вотъ что, заговорилъ онъ самоувѣреннымъ тономъ, причемъ глаза его заблестѣли:-- пропусти ты его туда, пусть онъ поглядитъ на больную -- ну, тогда онъ и самъ не захочетъ выгнать ее...
-- Вѣдь вѣрно сказалъ, молокососъ! хихикнулъ Никодимъ и осторожно отворилъ дверь.
Бенедиктъ, стуча ногами, стремительно вошелъ въ спальню, куда удалось прошмыгнуть и Леандру. Старшій братъ не помѣшалъ ему воспользоваться открытою дверью, потому-что Леандръ могъ, въ случаѣ чего, помочь ему обуздать грубоватаго Бенедикта, удержать его отъ какой либо неумѣстной выходки.
Маріанна, помѣстившись у постели, шила новую юбку для Валли, костюмъ которой вообще порядкомъ истрепался, такъ что ей, послѣ выздоровленія, и выйти было-бы не въ чемъ. Увидѣвъ Бенедикта, ввалившагося такъ нецеремонно, Маріана замахала ему рукой, чтобы онъ не шумѣлъ; но онъ и самъ вдругъ присмирѣлъ, когда увидѣлъ больную, и на цыпочкахъ приблизился къ постели.
Валли крѣпко спала, лежа на спинѣ и забросивъ за голову красиво-округленную руку. Густыя темныя пряди волосъ упадали на бѣлоснѣжную грудь, которая не могла загорѣть отъ солнца, такъ какъ ее защищала толстая крестьянская кофта, а теперь она до половины только была прикрыта широкой холщевой рубашкой. Дѣвушка какъ будто улыбалась: полныя губы ея были слегка раскрыты и обнаруживали два ряда зубовъ съ перламутровымъ блескомъ. Трудно вполнѣ передать словомъ то, что выражало это сонное чело: въ его чертахъ было что-то величавое, дѣвственно-чистое, свѣтлое.
Бенедиктъ окончательно присмирѣлъ, притихъ. Долго, какъ бы въ изумленіи, глядѣлъ онъ на этотъ чарующій и въ то-же время строго-цѣломудренный образъ. Смуглое лицо Бенедикта мало по малу стало принимать какой-то пунцовый оттѣнокъ, за то на лицѣ Леандра пожаръ былъ въ полномъ разгарѣ.
Стиснувъ зубы, суровый рофенецъ наконецъ отвернулся.
-- Н-да, ну, разумѣется, она больна! проговорилъ онъ такимъ тономъ, въ которомъ звучала фраза: "нечего и разговаривать тутъ попустому!"... и, осторожно ступая на носки, выбрался изъ спальни.
IX.
Среди пустыни.
Весенній вѣтерокъ снова повѣялъ надъ землей, снѣга стали осѣдать, опять зашумѣли хлынувшіе съ горъ потоки,-- и какъ-то робко, почти боязливо, выглянули первыя почки альпійскихъ растеній на встрѣчу вѣшнему солнцу... Можетъ быть, оно такъ, въ шутку, обдало ихъ тепломъ? Можно-ли имъ рѣшиться зацвѣсть, совсѣмъ распуститься?... Тамъ и сямъ лежалъ еще снѣгъ въ видѣ обрывковъ бѣлаго ковра или забытыхъ кусковъ холста, разложенныхъ для бѣлѣнья. Въ чащѣ вѣчно-зеленыхъ хвойныхъ деревьевъ птицы уже помахивали крыльями, затѣвали крикливыя собранья и пробовали настраивать свои инструменты, чтобы потомъ, ликуя, грянуть всѣмъ хоромъ.
Съ вершинъ глетчеровъ срывались страшныя глыбы льда и снѣга, и съ грохотомъ летѣли въ равнины, потрясая стѣны и балки построекъ, уничтожая деревья и кустарникъ. Все задвигалось, зашумѣло, завязалась повсюду борьба: тамъ гремитъ, тутъ свиститъ; и страхъ, и надежда -- на высотѣ и въ безднѣ. Вѣчно-безпокойный смѣльчакъ -- человѣкъ тоже встрепенулся: дблогъ былъ зимній отдыхъ -- пора за работу; и вотъ онъ пошелъ по горамъ, тыкая своей альпійской палкой въ рыхлый, подтаявшій снѣгъ, чтобы проложить себѣ дорогу среди пропастей.
Одинъ только Рофенскій выселокъ пребывалъ еще въ сумракѣ, окруженный горными громадами, уходящими за облака, и окутанный какъ-бы бѣлоснѣжнымъ одѣяломъ -- словно человѣкъ, которому и послѣ долгаго сна все еще не хочется вставать.
Передъ дверью рофенскихъ Клёцовъ стоялъ Леандръ и потчивалъ Ганзля большою мышью. Эту дичь онъ нарочно ловилъ для него, потому-что орелъ крѣпко полюбился ему съ той самой минуты, когда обнаружилось, что птица эта -- собственность Валли. Ганзлю вообще хорошо жилось въ Рофенѣ.
Вотъ и Бенедиктъ, съ горнымъ посохомъ своимъ, возвратился домой. Онъ ходилъ искать дороги на Мурцолльи нѣсколько разъ на пути туда былъ на волосокъ отъ смерти. Глаза его какъ-то странно блуждали, вообще что-то тревожное, мрачное было во всей его фигурѣ.
Встревожился и Леандръ, и боязливо-робко спросилъ:
-- Ну что, какъ тамъ?
-- Да, пожалуй, можно пройдти, ежели ужъ надо пройдти... Рѣшиться она можетъ на это, коли я самъ ее поведу.