Валли промолчала, захвативъ зубами нижнюю губу, но Гелльнеръ отлично видѣлъ, что творится въ ней въ эти минуты.
-- Послушай-ка, заговорилъ онъ снова,-- вѣдь въ день Петра и Павла у насъ тоже праздникъ, ну, и почему-бы тебѣ не придти? То-то-бы удался праздничекъ: молва о немъ пошла-бы далеко! Что-жъ, не желаешь-ли со мной протанцовать?.. а?...
Валли мотнула назадъ головой и съ горечью произнесла:
-- Не мнѣ танцовать!...
-- Нѣтъ, Валли, пойдемъ, право, пойдемъ! настаивалъ Викентій.-- Ну, согласись, хоть разокъ, чтобы люди хоть видѣли!
-- Много я на нихъ вниманія обращаю... Какже! И она презрительно фыркнула.
-- Да, но вѣдь рты-то не зажмешь! Вонъ говорятъ... Викентій спохватился, прикусилъ языкъ, а Валли приостановилась и бросила пристальный взглядъ на него.
-- Что такое говорятъ?
Выраженіе лица дѣвушки испугало Гелльнера.
-- Да это я такъ... то есть, видишь-ли, болтаютъ, что у тебя будто какое-то горе тайное есть. Ну, а старшая работница начала разсказывать, что ты по ночамъ дома не бываешь и, словно какъ поврежденная, по полямъ разгуливаешь... Толкуютъ тоже вотъ, что катаешься ты какъ сыръ въ маслѣ, что жениховъ у тебя какъ нерѣзанныхъ собакъ, а если не смотря на все это ты не довольна, печальна -- значить, въ любви какой-то несчастлива; а послѣ того скандала -- когда процессія-то была...
-- Что-же? продолжай! проговорила Валли какимъ-то тихимъ, страннымъ голосомъ.
-- Ну, послѣ того скандала и стали поговаривать, что во всемъ Эцталѣ только одинъ ей и приглянулся -- Іосифъ, да вотъ бѣда: не хочетъ онъ даже и взглянуть на неё...
Глаза Валли заискрились, засверкали, точно молнія блеснула въ нихъ. Слова эти поразили ее до глубины души; она даже съ мѣста не могла двинуться и, какъ стояла у дерева, такъ и прислонилась головой къ стволу... Кровь хлынула въ голову, въ вискахъ страшно стучало.
-- Если это правда... Если ужъ въ самомъ дѣлѣ про меня такъ... простонала она и не договорила, потому что мысли ея спутались, въ головѣ потемнѣло, какъ будто мозгъ отуманился.
Викентій далъ ей время очнуться, придти въ себя: онъ вѣдь зналъ, какъ она горда, и зналъ, какъ ударъ этотъ былъ тяжолъ для нея.
-- Ну, вотъ, поэтому-то хочется мнѣ, чтобы ты со мной протанцовала, проговорилъ онъ потомъ:-- это наилучшимъ манеромъ можетъ зажать людскіе рты.
Валли выпрямилась и воскликнула:
-- Съ тѣмъ только человѣкомъ пойду я танцовать, которой можетъ быть моимъ мужемъ! И это тебѣ извѣстно!
-- А я такъ полагаю: будь я на твоемъ мѣстѣ -- сейчасъ-бы отдалъ руку Викентію Гелльнеру, не унимался Викентій, желая колоть ее:-- право, пошелъ-бы за него! А то что: ради любви къ Гагенбахеру остаться въ дѣвкахъ?...
Валли проглядѣла на Гелльнера, и чувство отвращенія къ нему снова шевельнулось въ ея груди.
-- И какъ это тебѣ не надоѣстъ повторять одно и то же?... Самъ знаешь, что ничего изъ этого не выйдетъ!...
-- Ну, слушай, Валли, въ послѣдній разъ спрашиваю тебя: примиришься-ли ты съ мыслью назвать меня своимъ мужемъ?
-- О, никогда, никогда! Ужъ лучше умереть! отвѣтила Валли.
Желтоватое лицо Викентія покрылось бѣлыми пятнами, которыя были замѣтны на выдающихся его скулахъ. Поглядывая искоса на дѣвушку, онъ смахивалъ на коршуна, устремившаго свой желтый глазъ на беззащитную жертву.
-- Прискорбно мнѣ, Валли, но я обязанъ теперь сказать тебѣ нѣчто такое, о чемъ, право, охотнѣе умолчалъ-бы, но... ты сама принуждаешь меня къ этому Годъ я выждалъ, давалъ тебѣ время одуматься, нынче ужъ -- шабашъ: объявить надо!.. И онъ вытащилъ изъ кармана исписанный листъ бумаги.
-- Вотъ, осталось всего нѣсколько дней до годовщины смерти отца твоего. Ежели ты не пойдешь за меня, то со дня годовщины теряешь право владѣть наслѣдствомъ Штроммингера.
Валли удивленно поглядѣла на Викентія, который успѣлъ уже развернуть листъ.
-- Это -- духовная твоего отца, въ которой объявляется его воля: ежели ты, по прошествіи года со дня смерти отца, не сдѣлаешься моею женой, то весь домъ, со всѣмъ добромъ, всѣ пристройки и другіе предметы -- будутъ принадлежать мнѣ!... Тогда полно тебѣ гордиться: по завѣщанію ты получишь только законную часть. Объ этомъ никто еще не знаетъ... Пораздумай-ка хорошенько, право; еще разъ сообрази все это. Лучше идти тебѣ на уступку, такъ я думаю, чѣмъ принудить меня затѣвать дѣло въ судѣ и просить, чтобы духовная была въ точности выполнена.
Валли вдругъ остановилась и, окинувъ его съ головы до ногъ ледянымъ взглядомъ, взглядомъ полнымъ презрѣнія, проговорила наконецъ совершенно спокойнымъ тономъ: