Патеръ покачалъ головой и сказалъ:
-- Такъ вотъ ты ужъ до чего дошла! Ты теперь стала простой, грубой деревяшкой, однимъ словомъ -- дубиной, которой можно пришибить человѣка. Да, помнишь, какъ я тебѣ говорилъ -- такъ все и вышло... Ты отринула тотъ благодѣтельный ножъ -- ну, и Господь отвернулся отъ тебя! "Пусть горитъ она въ огнѣ раскаянія!"... Огонь этотъ вызжетъ изъ тебя всю скверну!..
-- Такъ, отецъ мой, такъ, но... вѣдь вода гаситъ огонь, а воды вездѣ много. Если Іосифа не станетъ, я утоплюсь -- и тогда -- все кончено!...
-- Безумная! И ты думаешь, что земною водою зальешь, погасишь такой огонь? Утонетъ тѣло, а душа -- нѣтъ: она безсмертна... Не знала ты этого? Да пусть зальютъ ее всѣ моря нашей земли, и она все-таки будетъ мучиться въ огнѣ вѣчнаго раскаянія!
-- Такъ что-же остается мнѣ? какъ-то глухо возразила Валли:-- все, что могу я совершить надъ собой -- это -- умереть.
-- Нѣтъ, живи и страдай, это будетъ потяжелѣе смерти и спасительнѣе.
Валли, покачивая головой, устремила куда-то задумчиво, безцѣльно свои темные глаза.
-- Не могу... нѣтъ! Если случится такъ -- чувствую, что жить не останусь... Блаженныя дѣвы ужъ навѣрно спихнутъ меня гдѣ нибудь въ пропасть. Да, все вышло такъ, какъ онѣ грозили мнѣ во снѣ!.. Въ самомъ дѣлѣ, вонъ -- Іосифъ лежитъ -- окровавленный, разбитый... Нѣтъ, ужъ мнѣ слѣдуетъ по той-же дорожкѣ... за нимъ... Чему быть, тому не миновать! Дѣло это рѣшенное... И никто, никто этого не передѣлаетъ!...
-- Ахъ, Валли! произнесъ патеръ, ужаснувшись и всплеснувъ руками.-- Что ты это, Валли! Какія такія дѣвы? Блаженныя!.. Господь съ тобой, да мы развѣ живемъ во времена язычества, когда люди воображали, что злые духи могутъ властвовать надъ ними и дѣлать что угодно?... Постой-же, я тебѣ скажу сейчасъ, что такое эти "блаженныя дѣвы:" онѣ -- твои-же собственныя страсти. Вотъ, ежели ты могла-бы научиться смирять дикость своего сердца, то Іосифу не пришлось-бы полетѣть въ пропасть. Вѣдь это старая штука: всю вину свою сваливать на дьявола! Оно, конечно, очень легко, удобно -- какъ нельзя лучше. Но Сынъ Божій для тогото и снизошелъ тогда на землю, чтобы открыть намъ истину и научить искать въ самихъ себѣ духа зла и тьмы -- и бороться съ нимъ. Умѣя владѣть собой, мы можемъ подчинить себѣ любыя чудодѣйственныя силы, которыя, во времена бны, сокрушали славнѣйшихъ витязей богатырей, совсѣмъ губили ихъ,-- потому что богатыри-то эти, обладая непомѣрною тѣлесной силищей, не имѣли ни чуточки нравственной силы, а она одна только и могла помочь имъ въ борьбѣ съ духомъ зла, строющимъ всяческія козни. Вотъ и ты -- такая крѣпкая дѣвушка, силачка, сильно теперь ты ожесточена, озлоблена,-- а что толку? На самомъ-то дѣлѣ ты -- слабенькое, ничтожное существо!.. И такой будешь до тѣхъ поръ, пока не почувствуешь себя въ силахъ дѣлать то же, что дѣлаютъ въ монастыряхъ изо дня въ день простыя, дюжинныя дѣвушки: онѣ искренно, отъ всего сердца, приносятъ въ жертву Богу самыя завѣтныя, дорогія желанія свои, имъ не жаль свѣтлыхъ мечтаній, и при этомъ онѣ называютъ себя счастливыми. Ежели-бы ты имѣла хоть крошечку такой силы -- не стала-бы бояться "блаженныхъ дѣвъ", и не нелѣпые сны устроивали-бы тогда судьбу твою, а своя-же собственная, свободная, сознательная воля указала-бы тебѣ дорогу... Ну, раскинь-ка теперь умомъ-разумомъ, сравни: что лучше и возвышеннѣе?...
Валли молча стояла, прислонившись къ спинкѣ кровати; видно было, какъ лицо ея мало но малу прояснялось, какъ будто она прозрѣла. Скрестивъ руки на груди и тяжело дыша, она наконецъ проговорила отрывистымъ, рѣшительнымъ голосомъ:
-- Такъ! Все это справедливо, отецъ мой. Понимаю, что вы желали объяснить мнѣ... Попытаюсь исполнить это.
-- Попытаюсь! То-то, ужъ разъ ты обѣщалась, да вотъ не сдѣлала...
-- Сдѣлаю теперь, отецъ мой, отвѣтила Валли, и такъ выразительно отвѣтила, что старикъ удивленно посмотрѣлъ на нее...
-- Хорошо. Ну, а порукой-то что-же будетъ?
Дѣвушка, вмѣсто отвѣта, положила руку на разбитую грудь Іосифа, и двѣ крупныя слезы тихо покатились но ея щекамъ.
Лучше, краснорѣчивѣе этой клятвы она и не могла дать... Патеръ, какъ человѣкъ умный, проницательный, пріумолкъ тутъ: онъ видѣлъ, что Валли дѣйствительно поручилась -- однимъ жестомъ выразила все.
Іосифъ зашевелился, сталъ метаться и, въ бреду, пробормоталъ какія-то слова.
Валли сняла повязку съ головы его и наложила новую. Больной открылъ на половину глаза, но вѣки ихъ сейчасъ-же опять упали, и онъ снова впалъ въ забытье, какъ будто задремалъ. Отъ этой дремоты, казалось, вѣяло смертью.