-- И ты все это -- взаправду?.. Да?.. Ты хочешь снять съ меня стыдъ, горе, ты открываешь мнѣ объятія, отдаешь мнѣ такое доброе, великое сердце? Вѣдь я -- Орелъ-Дѣвка... Не боишься дикой Валли, натворившей столько бѣдовыхъ дѣлъ?..
-- Мнѣ-то, Іосифу, котораго прозвали "Медвѣжатникомъ", да побояться Орелъ-Дѣвки?.. Нѣтъ, милочка, если бы ты была еще больше дикой -- я бы и тогда не струсилъ: знаю вѣдь, все равно, совладалъ бы съ тобой!.. Помнишь, это ужъ было разъ сказано, но тогда говорилъ я въ злобѣ, а теперь -- любя говорю!.. А еслибы и не моіъ совладать, если бы даже зналъ, что недѣли черезъ двѣ погубишь ты меня -- все равно -- не ушелъ бы отъ тебя, потому что не въ силахъ былъ-бы съ тобой разстаться. Сколько разъ (имъ и счету нѣтъ!) выслѣживалъ я серну въ такихъ мѣстахъ, гдѣ смерть была на каждомъ шагу, однако-же не останавливался, продолжалъ преслѣдовать ее -- такъ неужели-же отъ тебя, такой чудной, милой дѣвушки, я отстану?.. Неужели ты не драгоцѣннѣе серны для меня?.. Вотъ что я тебѣ скажу: за одинъ часъ этотъ, за одинъ такой твой взглядъ, Валли, за одну вотъ такую ласку -- я жизнь готовъ отдать!..
И онъ такъ сжалъ ее въ своихъ объятіяхъ, что она съ трудомъ могла вздохнуть.
-- Еще недѣльки двѣ -- и ты станешь женой моей, а ужъ тогда, знаю я, никогда и мысли не будетъ у тебя погубить меня... Да, не будетъ... Вѣдь я теперь вижу твое сердце, все, все вижу въ немъ!..
Валли не выдержала, вскочила и, поднявъ руки, воскликнула:
-- О, Господи! Великій, милосердый Отецъ! Пока жива я -- буду прославлять, восхвалять Твое имя!.. То, что даровалъ Ты мнѣ -- куда больше земнаго счастья... Это -- заря краснаго дня, заря другихъ милостей, которыя Ты посылаешь мнѣ!..
Наступилъ тихій вечеръ. Полная луна, всплывшая надъ горой, такъ ласково смотрѣла сверху на Іосифа и Валли, что, казалось, это кроткое, свѣтлое лицо любовалось счастливой парочкой. Темно-синія тѣни широкими полосами легли уже въ долинахъ... Въ такое позднее время спускаться внизъ было-бы дѣломъ рискованнымъ, а потому они и отложили это на завтра.
Войдя въ избушку и разведя огонь, Іосифъ и Валли усѣлись у очага... Ну ужъ и наговорились тутъ они всласть послѣ такой продолжительной молчанки!..
А на крышкѣ хижинки сидѣлъ Ганзль -- тоже въ сладкой дремотѣ... Ему грезилось, что онъ гнѣздо себѣ устраиваетъ...
Ночной вѣтерокъ какъ-то особенно гармонично шумѣлъ, налетая на избушку и слегка посвистывая въ ея щеляхъ. Яркая голубая звѣзда, щурясь и мигая, все заглядывала въ окошечко...
На другой день, утромъ, Іосифъ и Валли, уже собравшись домой, стояли у дверей хижинки.
-- Ну, отецъ Мурцолль, прощай! Оставайся тутъ съ Богомъ! проговорила Валли, и по ея щекѣ скатилась слезинка, въ которой сверкнулъ первый лучъ восходящаго солнца.-- Прощай же! Ужъ я теперь не вернусь больше къ тебѣ: счастье мое вонъ тамъ, внизу... Но благодарю тебя! Ты пріютилъ безпріютную, позволилъ мнѣ пробыть здѣсь столько времени. Прости и ты, старенькая избушка! Пустою будешь ты стоять, но я -- тамъ, въ теплой горенкѣ, у дружка моего милаго, вспоминать буду, какъ зябла я тутъ, наверху, подъ твоей крышкой; какъ плакала, отчаявалась... ну, и никогда ужъ не возмечтаю больше о себѣ, не возгоржусь собой!..
Положивъ руку свою въ руку Іосифа, Валли обратилась теперь къ нему:
-- Идемъ же, идемъ, чтобы захватить до обѣда нашего дорогаго гейлихкрейцскаго старичка.
-- Идемъ, Валли! Моя красавица-невѣста, я поведу тебя домой!.. Ну, что-жь вы, блаженныя дѣвы -- а?.. моя же вотъ она, моя -- на зло всѣмъ вамъ и прочимъ лиходѣямъ!
Тутъ Іосифъ пустилъ въ голубую даль такой раскатистый, громкій іодль, который скорѣе походилъ на звукъ трубы въ день втораго пришествія, чѣмъ на человѣческій голосъ.
-- Шт!.. Какъ можно?!.. Потише, Іосифъ! жалобно прошептала Валли и, въ испугѣ, закрыла ему ротъ рукой.-- Не вызывай, не тревожь ихъ!..