– Которые затем передаются в отделение, к которому полицейская часть относится.
– Точно, – Роган ударил по столу. – Я уже два года требую, чтобы нам передавали их сюда в центральный архив но, поскольку здесь работают почти три четверти миллиона ирландцев, никто не хочет с этим связываться.
– Значит, надо разослать копии этой фотографии во все городские полицейские части и отделения графств, чтобы там просмотрели все регистрации. – Грант взял карточку. – На это уйдет много времени.
– А что еще можно сделать? Поместить фотографию в газетах и написать: «Кто видел этого человека?» Я хочу поймать его, а не спугнуть.
– Конечно, сэр.
– Займитесь этим. Даю «зеленую улицу». Объявите внеочередным делом госбезопасности, что заставит этих типов шевелиться.
Грант вышел, а Роган взял досье Девлина, откинулся на стуле и начал читать.
В Париже полеты были отменены. Туман сгустился такой, что когда Радл вышел из зала отправления в Орли, он не увидел своей руки перед лицом. Он зашел к дежурному и спросил о прогнозе.
– К сожалению, господин полковник, если судить по последней метеосводке, никаких полетов до утра. Честно говоря, даже утром может быть не лучше. Думаю, этот туман может продержаться несколько дней. – Он любезно улыбнулся: – Одно хоть хорошо, что он держит томми дома.
Радл принял решение:
– Мне абсолютно необходимо быть в Роттердаме не позднее завтрашнего дня. Где автобаза?
Десять минут спустя он держал директиву фюрера перед носом пожилого капитана транспортных войск, а через двадцать минут выехал из ворот аэропорта в большом черном закрытом «ситроене».
В этот момент в гостиной Джоанны Грей сэр Генри Уиллафби играл в карты с нею и отцом Верекером. Он выпил больше, чем, возможно, было ему полезно, и пребывал в очень хорошем настроении.
– Ну-ка, ну-ка, у меня был королевский марьяж, а теперь несколько козырей.
– Это сколько? – поинтересовался Верекер.
– Двести пятьдесят, – сказала Джоанна Грей. – Двести девяносто с королевским марьяжем.
– Минуточку, – сказал Верекер, – он взял королеву десяткой.
– Но я же объясняла, в этой игре десятка выше королевы.
Филипп Верекер с неудовольствием покачал головой:
– Бесполезно. Я никогда не пойму эту проклятую игру.
Сэр Генри восторженно засмеялся:
– Игра джентльменов, мой мальчик. Аристократ среди карточных игр. – Он вскочил, опрокинув стул, и поднял его. – Можно я еще выпью, Джоанна?
– Конечно нет, мой дорогой, – смеясь ответила она.
– Вы сегодня, похоже, довольны собой, – заметил Верекер.
Сэр Генри, стоя спиной к огню, широко улыбнулся:
– Да, Филипп, и причина вполне уважительная. Не знаю, почему бы не рассказать и вам, – вдруг вырвалось у него. – Все равно скоро узнаете.
«Господи, старый дурак». – Тревога Джоанны была неподдельной. Она быстро произнесла:
– Генри, вы считаете, что следует рассказать?
– А почему нет? – спросил он. – Если я не могу доверять вам и Филиппу, то кому же доверять? – Он обернулся к Верекеру. – Дело в том, что в субботу на уик-энд приезжает премьер-министр.
– Господи, я, конечно, слышал, что он выступает в Кингс-Линне. – Верекер был поражен. – Честно говоря, сэр, я не знал, что вы знакомы с мистером Черчиллем.
– Я не знаком, – ответил сэр Генри. – Дело в том, что ему хотелось бы провести спокойный уик-энд и немного порисовать, перед тем как возвращаться в город. Естественно, он слышал о садах Стадли, да и кто не слышал? Разбиты в год Армады. Когда с Даунинг-стрит связались со мной и спросили, может ли он у меня остановиться, я был в восторге.
– Естественно, – сказал Верекер.
– Конечно, жителям деревни ничего не надо знать, пока он не уедет. Меня об этом просили в высшей степени настоятельно. Знаете, безопасность. Излишняя осторожность не помешает. – Сэр Генри был очень пьян и слова произносил невнятно.
Верекер сказал:
– Полагаю, при нем будет многочисленная охрана.
– Отнюдь. Хочет как можно меньше суеты. С ним будет три или четыре человека. Я приказал, чтобы взвод моих ребят из местной обороны охранял поместье по периметру, пока он будет здесь. Даже они не знают, в чем дело. Считают, что это учение.
– Правда? – спросила Джоанна.
– Да. Я еду в субботу в Кингс-Линн встречать его. Мы приедем на машине. – Сэр Генри рыгнул и поставил стакан. – Послушайте, можно мне выйти? Что-то мне нехорошо.
– Конечно, – сказала Джоанна Грей.
Сэр Генри подошел к двери, обернулся и приложил палец к губам:
– Теперь молчок.
После его ухода Верекер сказал:
– Это новая страница в истории.
– Право, сэр Генри ведет себя очень плохо, – посетовала Джоанна. – Предполагалось, что он не должен был говорить ни слова, и тем не менее при подобных же обстоятельствах, когда выпил лишнего, рассказал мне все. Естественно, я считала себя обязанной молчать.
– Конечно. Вы были совершенно правы. – Верекер встал и потянулся за своей палкой: – Лучше я отвезу его домой. Он не может вести машину.
– Чепуха, – она взяла его под руку и подвела к двери. – Ведь вам придется идти домой за машиной. В этом нет необходимости. Я его отвезу.
Джоанна помогла Верекеру надеть пальто.
– Вы уверены?
– Конечно, – Джоанна поцеловала Верекера в щеку. – С нетерпением жду встречи с Памелой в субботу.
Он ушел, прихрамывая. Она стояла в дверях и слушала, как удаляются его шаги. Было тихо и спокойно, почти так же, как в вельде, когда она была девочкой. Странно, но она уже много лет об этом не вспоминала.
Джоанна вернулась в дом и закрыла дверь. Сэр Генри появился из туалета и нетвердыми шагами подошел к креслу у камина.
– Пора ехать, милая.
– Чепуха, – сказала она. – Всегда есть время выпить еще.
Она налила в его стакан на два пальца виски и села на ручку его кресла, нежно поглаживая его шею.
– Знаете, Генри, мне бы очень хотелось познакомиться с премьер-министром. Думаю, ничего на свете мне так не хотелось бы.
– Да, милая? – Он глупо смотрел на нее.
Она улыбнулась и нежно провела губами по его лбу.
– Да, почти ничего.
В подвале Принц-Альбрехтштрассе было очень тихо, когда Гиммлер спускался туда.
Россман ждал его. Рукав его были засучены до локтей, и выглядел он очень бледным.
– Ну, – требовательно произнес Гиммлер.
– Боюсь, господин рейхсфюрер, что он мертв.
Гиммлер был недоволен и не скрывал этого:
– По-моему, это в высшей степени неосторожно с вашей стороны, Россман. Я велел вам быть осторожным.
– Я к нему со всем уважением, господин рейхсфюрер, но сердце его не выдержало. Доктор Прагер подтвердит это. Я сразу же послал за ним. Он еще там.
Россман открыл ближайшую дверь. Оба гестаповца, подручные Россмана, стояли в комнате, еще не сняв резиновых перчаток и фартуков. Маленький шустрый человечек в твидовом костюме склонился над телом, лежавшим на железной скамейке в углу, и прикладывал к нему стетоскоп.
Человечек обернулся, когда вошел Гиммлер, и вскинул руку в партийном приветствии.
Гиммлер постоял немного, глядя на Штайнера. Генерал был голый до пояса, с босыми ногами. Полуоткрытые глаза его смотрели неподвижно в вечность.
– Ну? – произнес Гиммлер.
– Сердце, господин рейхсфюрер, в этом нет сомнения.
Гиммлер снял пенсне и слегка потер переносицу. Весь день у него болела голова и никак не проходила.
– Очень хорошо, Россман, – сказал он. – Он был обвинен в предательстве, в заговоре с целью покушения на жизнь самого фюрера. Как вы знаете, фюрер издал декрет о смертной казни за это преступление, и генерал-майор Штайнер не уйдет от нее даже мертвый.
– Конечно, господин рейхсфюрер.
– Смотрите, чтобы приговор был приведен в исполнение. Меня не будет, я вызван в Растенбург, а вы сделайте фотографии и уничтожьте тело как обычно.