Он не раздумывал ни минуты. Выложив кассеты, освободил сумку (за ними придется вернуться!), достал саперную лопатку (давнишняя привычка геолога — всегда иметь при себе, уходя в маршрут), бережно, не спеша, подкопал со всех сторон растение и поместил в сумку.
То, что он сделал — лишить растение естественной среды обитания, не изучив его, было кощунством. С общепринятой точки зрения. Но всегда ли человек руководствуется одним разумом?.. Тем более растение погибало, в этом он не сомневался. Лишь у самого основания, в темно-бурых образованиях, напоминающих венозные узлы на больных венах, ему почудилось, теплилась жизнь. И он должен был, во что бы то ни стало сохранить ее! Сохранить для той, которая летит сюда. Как ученый он понимал, что не мог бы сделать ей большего подарка, чем этот.
Впервые за много дней человек не чувствовал протяженности времени. Впервые он спал без сновидений.
— Орфей, Орфей!.. Я — Орхидея. Связь!
— Здесь Орфей. Слышу хорошо. Как дела?
— Порядок. Как у тебя?
— Жду вас.
— Будем через десять суток. До свиданья. Связь по расписанию. Конец.
— Понял. Конец связи.
Теперь вся его жизнь заключалась в этих нескольких бесцветных лепестках, которые он принес из красной пустыни и поместил в оранжерее под окном.
Он не имел ни малейшего представления, как выхаживать гибнущее растение, тем более с чужой планеты. Нужны ли ему тепло, свет, влага? Когда, сколько? Какие витамины должны присутствовать в почве, минимальный и максимальный циклы растения? Человек не отходил от него, как врач не отходит от постели тяжелобольного.
Временами ему казалось, что растение погибло, и тогда его охватывало отчаяние, и человек опускался на колени, склонялся над ним и шептал нежные, сумасшедшие слова, которые, оказывается, прятались в его сердце. Этот стебелек должен выжить, обязан! Ради нее! Ради его любви к ней...
И чудо свершилось — растение выжило.
Оно не походило ни на одно земное, известное ему растение. Впрочем, он никогда не был силен в ботанике, но бурый, змееобразный стебель с черными игольчатыми листьями-отростками казался ему прекрасным.
А на шестой день растение зацвело! Огромный снежно-белый красавец с двумя темными глазками в центре венчал стебель. Тонкий, едва уловимый аромат поселился в оранжерее.
Весь день человек провел возле цветка. Весь день приподнятое настроение не покидало его. Человек балагурил, подтрунивал над собой и даже пел! Теперь он не боялся прилета звездолета. Теперь он считал дни, часы, минуты, которые осталось прожить без нее. Снова и снова он представлял, как приведет светловолосую девушку сюда, в оранжерею и подарит цветок. Представлял, как выгнутся дугой тонкие брови и удивленно округлятся глаза с тем, чтобы в следующее мгновение засиять, как два маленьких солнца. Человек засмеялся. Наверное, так выглядит счастье...
Он назвал цветок — Орхидея, ее позывной, – дать имя девушки он не посмел.
На следующее утро человек проснулся с мучительной головной болью. Резкий горьковатый запах миндаля, едва уловимый накануне, заполнил станцию. Дрожали руки и ноги, и любая попытка изменить положение тела вызывала противный приступ тошноты. Это было непривычное и неприятное чувство.
Убрав искусственное затемнение, создающее на станции иллюзию земной ночи, и взглянув на анализатор воздуха, человек понял причину своего недомогания. Прибор бесстрастно фиксировал повышенное содержание угарного газа. Это было ЧП, и теперь он был обязан действовать строго по инструкции: надеть скафандр, включить очистительную установку, перекрыть отсеки герметическими перегородками и немедленно доложить о происшествии на Центральную базу.
С огромным трудом человек дотащился до аппаратной. Ватные ноги отказывались служить опорой телу. Голова разбухала от боли, и мысли, предоставленные сами себе, натыкаясь друг на друга, суетливо бились в виски, ища выхода. Только руки что-то включали и выключали, повинуясь механической памяти. Сеанс связи с кораблем должен был состояться во что бы то ни стало.
— Орфей, Орфей!.. Я — Орхидея. Прием.
— Здесь... Прием...
— Помехи... Орфей, как слышишь?
— Порядок.
— Что случилось? Прием!
— Отбой.
В звездолете царила тревога. Во время последнего сеанса Орфей вел себя более чем странно. Долго не отзывался, отвечал не по уставу, на минуту раньше закончил сеанс. Все попытки снова связаться со станцией потерпели неудачу. О возможных причинах вслух говорить никто не решался.
Звездолет совершил посадку в километре от станции. Выждав положенное время, пока проводилась обязательная для таких посещений химико-биологическая обработка корабля и скафандров, люди ступили на Красную планету. Их никто не встречал.
Дверь входного блока распахнулась, как только люди подошли к ней. Тревога росла: режим «автомат» устанавливался только в двух случаях: когда дежурный покидал станцию либо... Ядовито-желтый глаз светового табло мигал, предупреждая о химической опасности, но анализатор воздуха был заблокирован, а перегородки между секциями, наоборот, отсутствовали.
Они беспрепятственно прошли всю станцию и нашли Орфея в приборном отсеке лежащим навзничь возле опрокинутого кресла. Ткань скафандра была изъедена какой-то загадочной «молью», защитное стекло шлема продавлено, а лицо почти сплошь покрывали черные игольчатые трубки-струпья. Шею Орфея обвивал тонкий бесцветный змееобразный шнур. Он тянулся к дверной щели, уходил дальше в жилой отсек, а затем — через окно в оранжерею. Его второй конец был зарыт в почву, а рядом распласталось белое студнеобразное существо, напоминающее земную морскую звезду. Два его черных глаза были полуприкрыты прозрачной пленкой, и одного взгляда хватило, чтобы понять, что смерть уже поставила здесь свою отметину...