— Да?
— Кира! Слава богу, я тебя нашла! Открывай, открывай скорее!
Кира нажала на кнопку, калитка открылась, по дорожке к дому застучали быстрые тяжёлые шаги. Дверь распахнулась, тёмная фигура надвинулась на неё и подмяла под себя, так что Кира очутилась внутри мягкой тёплой тучи. Между их телами зашуршала заключённая в целлофан подушка. Гостья отодвинулась, и Кира увидела широкое лицо с угреватой кожей, маленькие глаза, круглый нос, двойной подбородок и короткую бабскую стрижку. На вид пришедшей было лет сорок, и Кира была уверена, что не видела её никогда.
— Бедная, бедная моя, — сказала гостья, но сочувствие в её голосе казалось деланным. — Да ты что, меня не узнаёшь?
— Нет, — сказала Кира, прижимая к груди подушку, словно желая ею защититься.
— А это что у тебя? — гостья с детской непосредственностью сменила тему, и стало ясно, что подушка, в отличие от Кириного горя, интересует её больше. Она вынула пакет из Кириных рук и внимательно изучила содержимое через чёрную плёнку. — Вещи после него выкидываешь? М-м. Правильно. Ты поставь тут, я буду уходить, захвачу и выброшу. Хоть чем-то тебе помогу, бедная.
Гостья резво скинула ботильоны и развязала пальто, под которым оказались дёшево блестящая чёрная трикотажная кофта и простая, чёрная же, юбка. Повесив пальто и объёмистую сумку на вешалку, она прошла мимо Киры в гостиную, обдав её запахом сладких духов и разгорячённого большого тела. Кира пошла за ней. Незнакомка стояла посредине комнаты и зачарованно разглядывала мебель, лестницу и страшную картину на стене.
— Ничего себе у тебя! — сказала она с плохо скрываемой завистью. — Вот это дом! Охренеть! Так ты что, правда, меня не узнаёшь?
— Нет, — виновато ответила Кира.
— Не, ну я располнела, конечно. Толстая, да, понимаешь? — гостья весело рассмеялась. — Не узнать теперь. Вот, блин, я всегда таким завидовала, как ты: не толстеете нифига.
Гостья ещё что-то рассматривала и говорила, но Кира не слушала, катая в голове её последнюю фразу. Фраза гремела, перекатываясь, словно набитая горохом погремушка. Неясно, что именно так зацепило в ней Киру, возможно, поразительной была сама мысль о том, что кто-то может ей завидовать, особенно её худобе, её способности сутками не есть, вот только в этой способности не было никакой Кириной заслуги. Просто Диму бесила её привычка «зависать» — замирать, глядя перед собой, не испытывая чувств, ни о чём не думая, не двигаясь, почти не дыша. Её тело закутывалось в пустоту и тишину, словно в кокон, и он бил её, если заставал в таком состоянии. А если не заставал, Кира, очнувшись, пугалась, потому что не знала, как много прошло времени. Она начинала торопиться, чтобы прикрыть своё отсутствие, нервничала, тряслась, вещи валились у неё из рук, ноги запинались о края ковров, ступени и пороги, и это тоже выводило Диму из себя. И чем больше он бил её, тем чаще она закутывалась в кокон, и тем чаще он её бил. Круг замыкался, змей кусал себя за хвост, и Кира чувствовала, что виновата сама, что сама себя разрушает, потому что если бы она не терялась во времени, Дима перестал бы бить её, и всё стало бы хорошо. И может быть, она даже растолстела бы, потому что смогла бы есть каждый день. Ведь когда тело от боли распадается на куски, есть совсем не хочется. И когда страшно, желудок сжимается и начинает принимать пищу, только когда заводится внутри с металлическим звуком «жить-жить-жжжжить» маленький упорный мотор.
— Я ж Анька Николаева, — тёмное тело гостьи снова нарисовалось перед Кирой. — Теперь, правда, Бурова. Ну?
«Ну?» прозвучало требовательно и жёстко, и Кира сжалась, поняв, что от неё требуют ответа, которого у неё нет.
— Да блин! — гостья закатила глаза. — Ты, Сытина, как была тормоз, так тормоз и есть! У тебя как фамилия-то сейчас?
— Власова.
— Ну чё ты бубнишь вечно, не разобрать ничего! Дохлая, так и дыхалки не хватает даже слово сказать?
Гостья раздражалась, подходила всё ближе, нависала, окружала со всех сторон. Кире было плохо от её присутствия, голову снова заволакивало липким туманом, в котором, как личинки комаров в стоялой воде, толклись серые нити раздражения, для которого у Киры тоже не было слова.