От музыки в голове снова стало ясно, и Кира всё хотела, хотела спросить Вэла, кто он и зачем пришёл в её негостеприимный дом, но уснула с этой мыслью, и спала крепко и спокойно, без снов.
17. И сокровища все он получит
Кира спросила его через месяц, в начале мая, когда стало совсем тепло, и свежие светлые листья деревьев стали уже широки, и вяз накрыл своей кроной, похожей на гигантский зонт, маленький передний двор, лишив его солнца. Она одновременно и хотела и не хотела задавать вопросы, не хотела, потому что боялась ответов, боялась, что он уйдёт. Она бы не пережила ухода, потому что любила его к тому времени сильнее всего на свете, готова была отдать за него жизнь, готова была на что угодно, лишь бы видеть его, слушать его игру на гитаре, чувствовать прикосновение его рук, его дыхание на своей шее, собирать крохи его раненой, трудной любви, огромной и невероятной, но предназначенной, как она понимала, не ей — другой. Он смотрел на неё, он жалел её, но за Кирой как будто видел кого-то другого. Она была для него как будто отражением в стекле, за которым стоит, недостижимая, другая женщина, и всё, что остаётся — касаться этого отражения в попытке приблизится.
Но то ли эта призрачная женщина не давала Кире покоя, то ли привычка к тому, что всё хорошее в её жизни обязательно должно разрушиться, то ли подтолкнули её к действию несколько произошедших одно за другим событий, небольших и, как казалось сначала, неважных, она всё-таки его спросила.
Первое событие было связано со щенками. Тренировали их отдельно друг от друга, чтобы Кира с каждым могла установить контакт, от каждого добиться понимания и повиновения. Для этого Тамара Алексеевна велела дать щенкам имена. Однако Кира сопротивлялась. Она никак не могла разделить их в своей голове, и хотя при соседке стала называть их «Большой, Толстяк и Маленький», сама думала про них одним словом — «Псы». Контакта не чувствовала никакого, ни со всеми вместе, ни с каждым в отдельности, и в результате на тренировках просто старалась копировать Тамару Алексеевну: пользовалась её широкими свободными жестами, её уверенными интонациями — жёсткими, но не угрожающими, властными, но не злобными.
Псы за этот месяц здорово вымахали. Пород в их крови было, видимо, намешано немало, и ни одна из них не угадывалась с абсолютной определённостью. Напротив, эта гремучая смесь словно высвободила что-то первобытное, натуральное, обнажила исходные материалы. Ещё не успели нарасти загривки и налиться зрелыми силами спинами, но лапы уже были жилисты и длинны, головы — широколобы, груди раздавались вширь. В них было много волчьего, в этих Псах, и только уши, слишком крупные и круглые для волчьих, говорили о том, что они всё же собаки.
Схожесть с опасными зверями пугала Киру, но и одновременно восхищала, как пугала и восхищала их молчаливость. Они никогда не лаяли, при том что всегда были настороже. Услышав или почуяв чужого, они прекращали свою вечную возню, подходили к калитке, и стояли, внимательно глядя вперёд, прислушиваясь, свесив набок крупные головы.
Она много занималась с собаками сама, тренировала каждого по отдельности, как было ей велено. Обычно Псы слушались, и Кира выполняла определённую Тамарой Алексеевной последовательность действий почти бездумно. Но однажды Большой, давно и прочно утвердивший свою власть над братьями, чуть менее крупными, чем он, решил вдруг проверить, не вырос ли он уже достаточно, чтобы стать главнее маленькой худой хозяйки. Он схватил брошенную ей игрушку, ярко-фиолетовое кольцо, зажал его в зубах, подняв голову, замер, оценивающе глядя на Киру, и не понёс ей апорта. Кира растерялась. Она стояла на месте, не зная, что делать. Умный пёс растянул чёрные губы, словно ухмыльнулся глумливо, улёгся на землю, у самого вяза, положив лапы на выступающий из земли горбатый корень, а игрушку — на лапы, и стал самозабвенно её грызть. Кира знала, что повторять команду нельзя ни в коем случае. Но на своём, вроде бы, тоже нужно было настоять, и она двинулась к псу, протянув вперёд руку. Когда до него оставалась какая-то пара шагов, Большой вскочил, одним быстрым движением подхватив игрушку, и снова замер. На этот раз поза его была напряжённой. Пригнув голову, он ждал, что она станет делать дальше. Там была смутная угроза, в этой его позе, но он сам, кажется не был уверен, хочет ли, имеет ли право угрожать. Кира дрогнула, он уловил это шевеление страха и переступил с лапы на лапу. Следующее её движение встретил утробным низким рыком. Кира отдёрнула руку, отпрыгнула. Он зарычал громче, поняв, что акция устрашения увенчалась успехом. Она отступила, косясь на калитку, пытаясь рассчитать, сколько до неё шагов, успеет ли вылететь на улицу, добраться до спасительной соседки. Было очень страшно, Кира сделала шаг, Большой шагнул за ней, словно подгоняя.