— Вот, смотри.
Кира смотрела, не прикасаясь, словно боялась оскорбить память дорогого ему человека. Женщина на фото была в сценическом костюме: ярком, расшитом блёстками, похожем больше на купальник, чем на платье. Она была высокой, с широкими плечами и крепкими ровными ногами, на которых проступали рельефные мышцы. Светлые волосы были убраны в гладкую причёску, макияж был ярким, и лицо с широкой белозубой улыбкой производило впечатление прекрасной дизайнерской маски. Кире она совсем не понравилась.
— Очень красивая, — сказал Вэл, не глядя на Киру. — Очень добрая, весёлая.
Она поспешно кивнула и отвела от фотографии взгляд:
— Что с ней случилось?
— Я не знаю.
Он сел на край кровати: гитара в одной руке, фотография — в другой. Он выглядел растерянным, как ребёнок, который не умеет ещё управиться со многими предметами сразу.
— Ей было двадцать восемь в прошлом августе. Она танцевала по кабакам, я пел по кабакам. По разным, в основном, что меня и беспокоило. Мы были женаты восемь лет. Как только я её увидел в одном шоу, сразу понял, что она — моя. Может быть, фотография не вполне передаёт, но она была чудесная. Я не могу объяснить. Танцевать любила больше жизни, но с театральными постановками, большими шоу отношения как-то не складывались, вот и ездила по клубам. Я волновался. Она за меня, впрочем, тоже. Поставили друг другу на телефоны системы отслеживания — чтобы знать, где искать, если что-то вдруг случится. И вот однажды она не приехала домой. Я и сам тогда задержался, зашёл в квартиру — темно. Тихо. Холодно без неё. Схватился за телефон, он в незнакомом районе, на границе города. Я взял такси и поехал. Вышел в полной темноте. Август, ночи плотные, как не знаю что. Звёзд полное небо, а на земле ничего не видно. Оказалось, это — таунхаусы, только недостроенные, нежилые. Горы строительного мусора, грязь, и ни души. А телефон, зараза, место показывал неточно, и я ходил там, ходил, ходил… Потом сигнал её мобильника вообще пропал. Потом я услышал шум моторов: машины проезжали по центральной улице между домами, и я побежал. Успел увидеть два джипа, у последнего запомнил номер.
— Наш? — тускло спросила Кира.
— Ваш, — ответил Вэл.
Он о многом умолчал. Он не рассказал ей о том, что всё же увидел в посёлке освещённое окно. Первый этаж таунхауса. Во дворе стояли два чёрных джипа. Нет, он вовсе не бежал за ними, он запомнил номера там. Выучил, вызубрил. Он придумал отчаянный бег между безжизненными домами, сам не зная для чего. Может быть, хотел рассказать ей о том, как перехватывало дыхание, как больно колотилось сердце, потому что предчувствие беды охватило его. Вэл забрался на кучу щебня, насыпанную во дворе, замирая каждый раз, когда камешки шуршали под его ногой. Ему казалось, что они грохочут лавиной, и тот, кто находится за освещённым окном, не может этого не слышать. Но его не слышали. Там, за окном, была просторная комната: отштукатуренные стены, бледный буковый паркет. На паркете были разбросаны шкуры, поверх них — яркие восточные подушки. В центре лежало странное существо. От напряжения Вэл не сразу разобрал в этом крупном, вяло шевелящемся теле сплетённых воедино людей: троих мужчин и маленькую черноволосую женщину. Руки и ноги сплетались канатами, изгибались на спинах лёгкие впадины позвоночников. Вэл вглядывался в это сплетение, хотел разглядеть в нём жену, но её там не было, все головы были тёмными, тела — смуглыми. Они только что занимались сексом, это было очевидно, а теперь отдыхали, лениво двигаясь, чтобы собрать последние крохи наслаждения. Для Вэла это выглядело отвратительно и притягательно одновременно. И дело было не в этой форме секса, и не в факте бесстыдного подглядывания, а в странной ауре, источаемой этим многоголовым телом: довольная сытость, ненормальная сытость, от которой пробирало до дрожи.
Вэл соскользнул с кучи щебня, осторожно пошёл вокруг дома, заглядывая в полуподвал и окна первого этажа. И в полуподвале увидел наконец длинное белое тело. Отказываясь верить увиденному, включил фонарик на смартфоне, и тонкий синеватый луч с трудом высветил в темноте длинную строительную плёнку, смятый и скрученный белёсый целлофан, внутри которого ничего не было.