— Кто там? — спросила Дина. — Он один?
Костя осторожно пошёл вперёд. За ним Дина потащила Киру.
Большой — чёрный, огромный, похожий на волка — стоял, не двигаясь, возле барной стойки. За его спиной маячили настороженные братья. Большой, как взведённая пружина, был готов сорваться с места в любую секунду. Вэла не было видно.
— Это что за хрень? — изумлённо прошипела Дина.
Костя быстро пошёл вперёд, целясь Большому в голову, и было ясно, что сейчас он перестреляет её собак, никогда не видевших пистолета, не знающих, что нужно защищаться.
— Нет! — отчаянно крикнула Кира. Мотор «жить-жить-жить» снова заработал, застучал яростно, громко, но теперь он требовал другого, теперь жизнь Киры ничего не значила, её можно было отдать за тех, кто действительно имел значение, кого она любила. И если раньше мотор велел ей молчать, велел сжиматься, занимая как можно меньше места, закрывать руками голову, а коленями — живот, то теперь он раскрутился в другую сторону. Теперь она раскрылась, она кричала, она вела себя безрассудно, и в этом не было смелости — она вообще ничего не решала сейчас, ни о чём не думала. Просто иначе было невозможно. Как нельзя остановиться на крутом склоне, если сани уже двинулись вниз. Можно было только выпасть, выпасть навсегда.
— Назад! — крикнула Кира Псам. — Назад, кому говорю!
Большой не послушался. Медленно, осторожно, смутно осознавая грозящую и ему, и его хозяйке опасность, он двинулся вперёд. И вдруг за его спиной вырос из-за стойки Вэл. Костя вздрогнул от неожиданности, перевёл на него дуло пистолета и от этого Кира резко крикнула: «Нет!» — яростно, как менада в предчувствии крови. И, словно подстёгнутый этим криком, Большой бросился вперёд, на Костю. Тот дёрнул руку с пистолетом, но прицелиться не успел: пёс уже летел к нему, прыгнул, широкой грудью ударил в плечо и, перелетев через голову врага, рухнул в воду. В последний момент Костя поднял руку, чтобы защититься, но это был бесполезный жест. Ноги его скользнули в сторону, он нелепо выгнулся, словно хотел в воздухе повернуться так, чтобы всё-таки остаться на твёрдой земле, тогда как половина тела его была уже над водой, и рухнул вниз, и голова его, виском вскользь ударившись о смыкавшуюся углом плитку, проехалась по стенке бассейна и ушла под воду.
Большой, упав в бассейн, камнем пошёл на дно, стал барахтаться — неловко, неуклюже, всплыл сначала задом вверх, потом над водой появились его уши и нос. Он ударил лапами и поплыл, отфыркиваясь, пытаясь трясти головой, к бортику, где его встречали растерянные братья.
И пока собаки были заняты друг другом, пока Вэл растерянно смотрел на тело Кости, которое всплыло в бассейне и, лицом вниз, покачивалось на не успокоившейся ещё воде, Дина бросила Киру и бросилась вперёд, прыгнула на барную стойку, а с неё — на Вэла, так что он упал на спину, а она оказалась на нём. Он потерял сознание от удара головой о плитку, и Дина стала душить его, вонзая в шею остро отточенные крепкие ногти. Но Кира уже была рядом. Она видела тёмные волосы Дины, она схватила за них, и это ощущение понравилось ей, действительно понравилось, и кровь её закипела огнём. Кира дёрнула в сторону, со всей силы, и боль в измученном её плече не остановила её, а, напротив, сделала это мстительное движение ещё более захватывающим. Дина попыталась вывернуться, но Кира, схватившая волосы крепко, оплетшая их вокруг своих пальцев, дёрнула вниз, и голова Дины ударилась о плитку с тяжёлым и влажным звуком, и тут же на лице своём Кира ощутила капли дождя — это Большой, выбравшийся из бассейна, пришёл к ней на помощь и, слегка приподнявшись на задних лапах, с силой опустил передние Дине на грудь. Та резко выдохнула, подняла руки, защищаясь от собачьих клыков, но Большой не спешил рвать, а Кира, воспользовавшись этим, дёрнула волосы тётки вверх, а потом опустила вниз, и снова влажно стукнуло, и это понравилось ей снова. И вдруг Кира отчётливо представила открытые Вэлом тела, и эта мысль откликнулась в ней невероятным горем, таким же острым, как её отчаянная любовь. Она представила себе хрупкую темноволосую мать, весь ужас её и всё отчаяние, и как она просила не за себя, а за ребёнка, чтобы оставили в живых, чтобы ему можно было «жить-жить-жить» — потому что в случае с детьми у таких матерей как Кира и эта черноволосая женщина мотор работает только в эту сторону: разрушительный, самоубийственный мотор. Представила, как Дина, равнодушная дрянь, берёт ребёнка и смотрит на него холодными тёмными глазами. Сама лишившая себя детей, отправившая их в другую страну, чтобы не мешали здесь делать то, что ей хочется, она тосковала по ним, она горевала без них и в отместку за это горе отбирала младенцев у других матерей. Младенец, представилось Кире, заходился криком, пока матери его методично выдирали волосы, а потом Дина добралась до него, до его тонкой шеи… И от этих мыслей волна жгучей ненависти поднялась в груди Киры. И Кира стала украденным Диной портретом: Тем портретом, на котором на лицо жертвы была надета маска мучителя.